Я в задумчивости посмотрела в окно. Много ли найдется в столице женщин, носящих в сумочках заточки?

— И у нее с собой всегда нож был, — продолжал Жора. — Мы один раз ужинали вместе в ресторане, а Эдьке Гема позвонила, зачем-то он срочно ей понадобился. Ну Малевич и затряс хвостом: «Эфигения, давай тебя домой отвезу, а то, извини, надо уезжать». А она глазищами своими огромными как сверкнет: «Беги, беги к любимой женушке, без тебя обойдемся». Одним словом, они поругались. Эдька психанул и уехал. А мне неудобно, на улице темно, не ровен час к бабе кто пристанет. Она девка красивая, золотом обвешанная… Я и предложил: «Поехали, домой в лучшем виде доставлю».

Девица, красная от злости, рявкнула: «Обойдусь!»

«Ладно тебе сердиться, собирайся, подвезу», — спокойно предложил я, но она дернула плечом и сказала: «Такси возьму, не нуждаюсь в твоих услугах!»

Тогда я спросил: «И не боишься ночью к незнакомому мужику садиться? А ну как завезет тебя в темный уголок и под юбчонку полезет?»

Эфигения раскрыла сумочку, показала заточку и прошипела: «Пусть попробует, мигом яйца отрежу».

Не баба, ядовитая змея, да и только.

Когда мы, закончив разговор, вышли из конторы, с неба повалил крупный, мягкий, картинный снег, кладбище вмиг стало белым. Возле одной из стен колумбария ярко светил фонарь. Пока Жора прогревал мотор своего автомобиля, я стала читать надписи на досках. Где здесь кошки и собаки? «Караваева Анна Петровна. 1927–1999 гг.», «Велехов Сергей Андреевич. 1942–2000 гг.»… «Любимый сыночек семьи Рогозиных. 1988–2000 гг.», а вот еще: «Спи спокойно, дорогая доченька Марта Федина. 1990–2000 гг.». Интересно, как бы отнеслись Анна Петровна и Сергей Андреевич, узнай они, кто оказался их соседями по колумбарию? Хотя, если подумать, люди намного противней собак и кошек, во всяком случае, им в голову приходит совершать такие поступки, какие никогда не сделает ни одно животное. Например, пырнуть ножом бывшего любовника.

Домой я вошла на цыпочках. Дверь по-прежнему отсутствовала, но пустой проем украсился занавесками, на которых болтался листок с объявлением: «Осторожно, в квартире четыре страшно злобные собаки».

Усмехнувшись, я отодвинула цветастые шторки, шагнула вперед и наступила в нечто большое и мягкое… Раздалось рычание и потом гневный, возмущенный лай стаффорширдской терьерихи.

— Фу, Рейчел, фу, — бормотала я, выпутываясь из шубки, — да замолчи, совсем с ума сошла? Хозяйку не узнала?

Но собака не успокаивалась. «Гав, гав», — заливалась она все громче и громче.

Поведение Рейчел меня удивляло. Обычно она издает одно короткое «вау» и тут же умолкает, это Ада любит брехать по каждому поводу, впрочем, и без повода тоже. Но сейчас мопсиха молчала, зато Рейчел просто заходилась.

Застучали двери, вспыхнул свет. Домашние вылетели в коридор кто в чем был… Кирюшка в трусах, Сережка в пижамных штанах, Юлечка, Катя и Лиза в ночных рубашках. В довершение картины с лестницы донесся сонный голос Костина:

— Что случилось, почему шум? Грабители лезут?

— Нет, — крикнула Катя, — иди спать. Это Лампа домой явилась.