— Заболела.

— Увидела фотографию в журнале. Виктор Сотник, оказывается, живой, только...

Лида не закончила фразу и склонилась над грядкой.

— Виктор Сотник? — Растерянно процедил сквозь зубы Кузьмич. — Как же это может быть?.. Не понимаю.

— И понимать нечего. Закрутила какая-то голову. Вот он и забыл обо всем на свете, — сказала Марковна.

— Где же он?..

— На Магнитке, — ответила Лида, поправляя волосы, падавшие ей на глаза, когда она наклонялась над грядкой.

— Да у него же сынок есть. А он даже не приехал на него взглянуть.

— Об Олеге он, видимо, не знает. Они же только девять дней прожили вместе. А может, и знает, но... Разве не бывает такого? — Не поворачивая головы к мужу, говорила Марковна и еще яростнее набрасывалась на мелкую лебеду между кустиками лука. — Мы только что от нее. И на работу сегодня не выходила. Голова горит. Не ест ничего...

Марковне жалко было не только Валентину, но и Федора. Он, бедный, не знает, как и ходить возле нее. Другой, может, рассердился бы, что она так близко к сердцу принимает. А о только вздыхает и молчит. А когда она хотела порвать фотографию Виктора, что над Олеговой кроватью висит, так он помешал ей. Взял и спрятал среди своих книг. Говорит, что фотография ни в чем не виновата. Они с Лидой в доме убрали, еды наварили. Как только управились, Валентина попросила, чтобы ее одну оставили, — ей самой легче.

Гордый больше ни о чем не расспрашивал. Он вошел в дом, снял рабочую куртку, повесил в сенях на деревянном колышке. Затем переоделся в чистую рубашку и ушел со двора.

Валентина лежала одна. За окнами между тополиными листьями послышался шум неожиданного дождя. Где-то далеко загрохотал гром. В открытые окна пахнуло свежей, влажной прохладой, острым и сладковатым запахом озона, неведомо по каким причинам напомнившем Валентине запах березового сока. Дышать стало легче, острая боль, сверлившая ей виски, постепенно начала отступать. Жестокая обида на человека, которому она глубоко верила, к которому были обращены ее мысли и чувства в лучшие годы молодости, изменилась устойчивой, хорошо осознанной ненавистью. Можно ли нещаднее, бездушнее обокрасть человека, чем он обобрал ее? Наверное, нет, потому что нет ничего ценнее духовной энергии. Ничем и никто не измерит, сколько душевных сил было потрачено за последние десять лет на воспоминания и думы, на бесполезные ожидания и надежды, жившие в сердце, несмотря на сообщения о его смерти.

Ничего, она сейчас не та Валюша Гордая, какой была тогда, когда получила это сообщение. Ее ни на минуту не покинет сознание.

Нет, этого с ней теперь не случится. Ей уже лучше. Она завтра же выйдет на работу и будет работать вне всяких норм, чтобы скорее зарубцевалась жгучая рана. Интересно, как сегодня без нее справилась Лида? Она забыла об этом спросить. Впрочем, не стоит и спрашивать. Она могла полагаться на Лиду.

В комнату вошел Кузьмич. Ничего не говоря, сел возле кровати. Валентина собралась с силами, чтобы приветливой улыбкой успокоить старика. Но улыбка у нее почему-то получилась не столько приветливая, сколько виноватая.