— Как обычно. Много гостей. Много спиртного. Все разговаривают ни о чем.

— А кто привез тебя домой?

Она очень удивилась. Неужели он так этим заинтересовался, что даже решил спросить ее? А потом вспомнила, что его всегда интересовали люди, неважно, знал он их или нет и нравились ли они ему. Часто в автобусах он прислушивался к разговорам. Любил заводить беседу с незнакомыми людьми в барах и официантами в ресторанах. Что бы с ним ни происходило, он все заносил в свою цепкую память, перемалывая и переваривая все это, с тем чтобы когда-нибудь позже оно вошло в написанные им книги или пьесы в виде обрывка диалога или целого события.

— Один американец.

— Какой американец? — тут же заинтересовался он.

— Просто американец.

— То есть лысый, средних лет тип, обвешанный камерами и фотоаппаратами? Серьезный? Искренний? Ну, давай выкладывай. Ты же должна была что-нибудь заметить.

Конечно, Виктория заметила. Он был высокий, хотя и не такой, как Оливер, но более плотного телосложения, широкоплечий, подтянутый. Он выглядел так, словно в свободное время до изнеможения играет в сквош или по утрам бегает трусцой по парку в кроссовках и теплом тренировочном костюме. Курчавые жесткие волосы, которые, если их коротко не стричь, выходят из повиновения. Но у него волосы были искусно подстрижены, возможно, самим мистером Трампером или каким-нибудь другим известным мастером в одном из самых престижных мужских парикмахерских салонов Лондона. Его голову, которой мастер придал прекрасную форму, они облегали, как мягкий плюш.

Она вспомнила выразительные черты лица, загар и чудесную белозубую американскую улыбку. Почему у всех американцев такие красивые зубы?

— Нет, он совсем не похож на нарисованный тобой портрет.

— А как его зовут?

— Джон, фамилию не помню. Не расслышала, когда миссис Ферберн представляла нас друг другу.

— Ты хочешь сказать, что сам он ни разу ее не назвал? Тогда он не стопроцентный американец. Они без конца напоминают тебе, как их зовут и чем они занимаются, даже не спрашивая, хочешь ли ты с ними знакомиться или нет. «Хай! — он прекрасно сымитировал нью-йоркский акцент. — Джон Хакенбекер. „Консолидейтед алюминиум“. Очень рад за вас, что вы познакомились со мной».

Неожиданно для себя Виктория улыбнулась. Ей вдруг стало стыдно, как будто она обязана была вступиться за молодого человека, который привез ее домой в своем элегантном «альфа-ромео».

— Ты ошибаешься. Он совсем не такой. К тому же завтра улетает в Бахрейн, — добавила она, как будто это могло послужить очком в пользу американца.

— А-а. Так он в нефтяном бизнесе.

Виктория начала уставать от его нападок.

— Понятия не имею.

— Кажется, ты на удивление мало узнала о своем новом знакомом. О чем же вы тогда говорили, черт возьми?

Вдруг его осенило, и он улыбнулся.

— Кажется, я знаю. Вы говорили обо мне.

— О тебе я уж, конечно, не говорила. Но думаю, сейчас самое время, чтобы ты рассказал о себе. И о Томасе.

— А при чем здесь Том?

— Ладно, Оливер, не увиливай.

Он засмеялся, заметив ее раздражение и досаду.

— Не очень-то я любезен, да? А ты скоро лопнешь от любопытства. Ну, так знай: я его украл.