— Интересно, почему ты подумал обо мне?

— Наверное потому, что ты это ты.

— Ты хочешь сказать глупая?

— Нет, не глупая.

— Тогда готовая все простить.

— Ты просто не можешь быть другой. Этого у тебя не отнимешь. Кроме того, нам было хорошо вместе. Совсем неплохие были времена. И ты была рада меня видеть, я в этом уверен. Иначе ты бы не впустила меня в дом.

— Оливер, не все душевные раны выставляют напоказ.

— И что это должно означать?

— Наверное, в наказание за мои грехи я любила тебя. И ты это знал.

— Видишь ли, — осторожно напомнил он, — я никого не любил. И ты это знала.

— Кроме себя самого.

— Возможно. И своей работы.

— Я не хочу, чтобы кто-то причинял мне боль. Я не желаю больше страдать.

На губах его появилась улыбка.

— Очень решительное заявление.

— Я никуда с тобой не поеду.

Он ничего не ответил, но не отводил своих светлых немигающих глаз от ее лица. От сильного ветра в окнах задребезжали стекла. На улице завели машину. Женский голос окликнул кого-то по имени. Возможно, они собирались к кому-то в гости. Издалека доносился приглушенный шум уличного движения.

— Ты не можешь на всю оставшуюся жизнь оградить себя от душевных травм. В противном случае тебе придется отказаться от всякого рода общения.

— Я только говорю, что не хочу, чтобы ты причинял мне боль. У тебя это слишком хорошо получается.

— И это единственная причина, почему ты не хочешь с нами ехать?

— Я думаю, одной этой причины вполне достаточно, но есть и другие, более практического характера. Во-первых, я работаю.

— Продаешь одежду каким-то дурочкам. Позвони в магазин и отпросись, придумай какой-нибудь повод. Скажи, у тебя умерла бабушка или что у тебя появился ребенок… и это, кстати, будет почти правдой. Подай заявление об уходе. Я теперь богат. Я о тебе позабочусь.

— Это ты мне уже обещал. Давным-давно. Но обещание не выполнил.

— У тебя поразительная память.

— Некоторые вещи очень трудно забыть.

Ее маленькие каминные часы мелодичным звоном пробили двенадцать. Виктория поднялась, поставила рядом с ними пустой стакан и увидела в зеркале Оливера, который наблюдал за ней, глядя в зеркало, висевшее на противоположной стене.

— Ты боишься? Может быть, дело в этом? — спросил он.

— Да.

— Меня или себя?

— Обоих. — Она отвела глаза от зеркала. — Пойдем-ка ужинать.

Было уже двенадцать часов, когда они закончили свой импровизированный ужин, и Виктория вдруг почувствовала такую усталость, что, казалось, у нее не хватит сил собрать и вымыть грязную посуду. Оливер вылил к себе в стакан остатки вина и собирался закурить еще одну сигарету, видимо, на сон грядущий, но Виктория отодвинула стул и сказала:

— Я иду спать.

Оливер слегка удивился.

— Ты не слишком-то дружелюбна.

— Ничего не могу поделать. Такая уж есть. Если я сейчас же не лягу, я засну стоя.

— А что, по-твоему, должен сделать я?

— Я вовсе не хочу, чтобы ты что-нибудь делал.

— Я вот что имел в виду, — терпеливо разъяснил он, как будто она вела себя в высшей степени безрассудно. — Ты хочешь, чтобы я уехал к себе домой в Фулем? Или чтобы я ночевал в машине? Или ты хочешь, чтобы я разбудил Томаса и увез его в ночь и никогда не появлялся у твоего порога? Скажи.