Тогда же и там же

Люси д`Аркур – медсестра, замужняя женщина

Я долго не хотела верить в то, что Марину Жебровскую растерзали львы. Меня не подпустили близко к ее телу, но того, что мне удалось увидеть, было вполне достаточно, чтобы меня замутило. Случись подобное полгода назад, я бы упала в обморок от вида окровавленных останков, но теперь я просто побледнела и зашаталась, почувствовав рвотный позыв. И тогда Ляля, будучи гораздо более хладнокровной, отвела меня в сторонку, за холм, и усадила на травку.

– Тебе нельзя волноваться, Люся, – сказала она.

– Это правда… она? – спросила я слабым голосом. Дурнота стала проходить, но я ощущала ужасную подавленность.

– Увы, да, – кивнула Ляля, успокаивающе поглаживая меня по плечу. Она тоже была потрясена, хоть и не показывала этого так явно. И ее глаза тоже странно блестели. Но жена вождя имела хорошую выдержку. Она совсем не была толстокожей, как мне когда-то казалось – нет, просто она умела не выставлять на показ своих эмоций.

Мне было приятно оттого, что она проявляет такое участие ко мне и так заботится о моем состоянии. Еще я ощущала сожаление. И грусть. И горечь. Жаль было Марину, хоть и нельзя было назвать ее хорошим человеком… Но и конченой злодейкой она мне не казалась. А даже если бы она и была таковой, все равно было бы ее жаль. Ведь такой ужасной смерти не заслуживает никто…

Я содрогнулась, вообразив себе картину гибели своей бывшей ученицы. И слезы полились из моих глаз. А Ляля гладила меня и успокаивала:

– Она сама виновата… Ее никто не гнал в ту сторону…

– Но зачем, зачем она пошла туда?! – всхлипывая, вопрошала я. – Неужели она хотела… вот так? Ужасная, нелепая смерть… Не понимаю, что заставило ее это сделать…

– Да, действительно, непонятно, зачем она это сделала, – соглашалась со мной Ляля. – Я ожидала от нее чего угодно, но не такого… Неужели она предпочла умереть, чем выйти замуж за туземца? Очень странно…

Я повернулась к ней посмотрела ей в глаза.

– Скажи, Ляля… можно ли было что-то сделать? Как это сказать по-русски… пре-дотвратить?

Она немного помолчала. Затем покачала головой и произнесла:

– Не думаю… Но все равно, знаешь, Люси… – она нахмурила брови и устремила взгляд куда-то вдаль, покусывая губу, – все равно, такое чувство поганое, будто небольшая доля и нашей вины в этом есть… совсем маленькая, но есть… – Она снова посмотрела мне в лицо. – Но что толку теперь заниматься самокопанием – что случилось, то случилось. Мы уже никогда не узнаем, что погнало Маринку в пасть пещерным львам. Я склоняюсь к мысли, что у нее просто поехала крыша…

– Крыша? – не поняла я. – Поехала крыша? – Я лихорадочно соображала, что она имеет в виду. – О, вероятно, это русская идиома? – догадалась я прежде, чем она успела дать пояснения.

– Да, – кивнула Ляля, – это означает, что у нее началось умопомешательство… – Видя, что я все равно затрудняюсь с пониманием ее слов, она выразительно покрутила пальцем у виска и сказала: – Сошла с ума! Чокнулась! Понятно тебе, Люся?

– Понятно, – закивала я и постучала пальцем о свой лоб, – сумачечая… Ты это подразумеваешь, да?