Но глядя на Жака, Франсуа не чувствовал, что перед ним сын мужчины. Это был сын женщины, от которой он унаследовал грацию, слабость, погруженность в себя.

Жак всегда смотрел на Франсуа с серьезным видом, словно разглядывал незнакомого человека. Ему доводилось обращаться к отцу в саду или в гараже с просьбой привязать крючок к удочке или починить игрушку. Но никогда никаких излияний. Ни капли теплой доверчивой плотской близости, существующей между ним и матерью.

Не потому ли Франсуа и не интересовался им? По складу характера он не любил слабых, вернее, игнорировал их, проходил мимо, не обращая внимания. И больше любил играть с шумными и непоседливыми детьми свояченицы, чем с сыном.

— Ешь, Жак, — неуверенно твердила Жанна. — Ты же знаешь, если бы мама видела, как плохо ты ешь, она была бы недовольна.

Ребенок бросил на нее мрачный взгляд, минуту понаблюдал за отцом, затем принялся есть, но с какой-то пренебрежительностью.

— Куда ты, Франсуа?

Донж поднялся из-за стола задолго до окончания завтрака и пошел к лестнице. Его охватило почти мучительное нетерпение, у него сжималось сердце и дрожа ли пальцы. Ему снова было необходимо одному как маньяку, искать вокруг себя Беби.

Как он мог не понять? Франсуа мерил шагами комнату наверху. Еще немного — и он, как вдовец, открыл бы шкаф, чтобы прикоснуться к ее шелковистым платьям или поцеловать край шарфа. Он никогда ничего не понимал! И это началось с первого дня. С Руайана. С Канна. Еще раньше, с детства, когда он видел, как мать, словно трудолюбивый муравей, постоянно хлопочет по дому и с почтением в голосе напоминает:

— Не шумите! Сейчас придет отец.

Разве девушка только потому, что ее фамилия д'Онневиль (частица «д» к тому же фиктивная), а сама она воспитывалась в наиболее элегантном и космополитическом районе Константинополя, заслуживала иного обращения, чем жена кожевника Донжа?

Кто только что произнес слово «романтичная»? Так вот, жизнь отнюдь не романтична. Она — не девические мечтания, а суровая реальность. Беби, как все, приспособится к ней, думал он, и отучится смотреть на приближающегося мужа глазами испуганной газели.

Он был полон сил, был на подъеме. Где бы он нашел время беспокоиться о настроениях девчонки? И неужели ему всю жизнь предстояло обходиться без чувственных радостей только потому, что природа начисто обделила ее темпераментом?

Беби наконец это поняла. Тем лучше! Она была вовсе не такой книжной, далекой от жизни, как казалась.

Он давал ей все, чего она желала. Тебе не нравится спальня стариков на набережной Кожевников? Переделай ее, малышка. Только не трогай мой кабинет.

Ее шокируют портреты матери и отца по обе стороны кровати? В конце концов, она их не знала. Решено. Он перенесет фотографии вниз, в свой угол. Почему бы нет, коль скоро она больше не пытается осложнять его существование?

Мадам Фламан? Что ей до этого, раз она лишена малейшего представления о физических радостях?

Хватит! Она привыкнет. Станет, как многие другие женщины. Будет только лучше себя чувствовать…

Подпустить ее к делам? Нет и еще раз нет. Они не для женщины, которая каждое утро проводит два-три часа за туалетным столиком, мажет щеки желтком, чтобы сохранить цвет лица, употребляет всяческие кремы, обертывает руки влажными полотенцами, чтобы они не утратили белизны.