— Все в порядке, малышка?

— Все в порядке.

— Хорошо провела день?

— Не слишком плохо.

Почему бы не сказать «хорошо» и сделать ему приятное? А все эти сложности!

— Тебя не огорчит, если мы два-три года подождем заводить ребенка? — Ты сердишься на то, что я сказала тебе тогда?…

А потом, в одно прекрасное утро объявить, как при заключении сделки:

— Хочу ребенка немедленно.

Жанна стряпала своих с такой же легкостью, с какой ела пирожные. И Феликсу не досаждали подозрительными взглядами, которые Беби бросала на мужа всякий раз, когда он возвращался. Порой казалось, что он для нее враг и что ей невыносимо его присутствие. Если она писала, то непременно устраивалась так, чтобы он не мог прочесть написанное.

— Что ты делала?

— Ничего.

— Скучаешь?

— Нет. А у тебя что? Много работал?

— Много.

— Со многими встречался?

— Со всеми, с кем должен был видеться по делу.

Долгая тонкая усмешка. В такие минуты ему хотелось залепить ей пощечину или уйти, предупредив: «Вернусь, когда будешь относиться ко мне по-другому».

Бывало и почище. Франсуа покраснел, вспомнив об этом. Взять, к примеру, тот день, когда она потребовала ребенка. Он нашел ее манеру выражать свою волю настолько возмутительной, что решил немедленно приступить к осуществлению ее желаний. Она не протестовала. Только спросила самым естественным тоном.

— Ты уверен, что здоров?

Это потому, что у него есть любовницы! Потому, что время от времени он спит с мадам Фламан! Потому, что в поездках он при случае не отказывает себе в удовольствиях!

— Не бойся, я совершенно здоров.

Что же она ответила своим неизменно монотонным, равнодушным голосом, который так раздражал Франсуа?

— Тогда все в порядке.

Вот как был зачат их сын!

В тот день Франсуа хотелось крикнуть: «Получай своего ребенка! Может быть, хоть после него станешь нормальной женщиной. Ты же хотела быть госпожой Донж».

Он внезапно грохнул кулаком о стену ее спальни в светло-зеленых тонах, словно для того, чтобы проломить эту стену, и в гневе, граничащем с исступлением, прорычал:

— Идиот! Идиоты! Идиотство!

Он! Они! Вся их жизнь!

Идиотство изводить друг друга в течение… В течение десяти лет! Десять лучших лет жизни! Идиотство с утра до вечера причинять боль друг другу. Идиотство жить бок о бок, спать в одной комнате, иметь ребенка, плоть от их плоти, и оказаться не способными понять друг друга.

Он приехал в Каштановую рощу успокоиться, восстановить в памяти образ Беби. И повсюду видя этот образ, чувствовал, как его охватывает безмерное негодование на самого себя.

Почему? Ну, почему? Какое ослепление помешало ему понять? Как он не понял? Неужели он — чудовище, каким его наверняка считала жена? Самый слепой, самый эгоистичный из людей?

Нет, обычный мужчина.

Бывали дни, когда Франсуа в полном смысле слова ненавидел Беби — теперь он это уразумел. Было много вечеров, которые он мог провести в Каштановой роще, но в последнюю минуту оставался в городе, не ради свидания с любовницей, а чтобы не встречаться с женой, с ее холодным осуждающим взглядом. В такие вечера он ложился спать один на набережной Кожевников и читал в постели, пока не засыпал.