Развязка наступила неожиданно и как-то несуразно. Один из троих, тот, что приближался к складу оружия, вдруг пополз назад. После короткого разговора последовал его примеру и правофланговый.

«Ясно, о чем вы договариваетесь», — подумал Набатов, а когда третий поднялся и побежал, капитан поспешил за ним, еле удерживая собак. Дал очередь из автомата вверх. Человек упал. «С чего бы он свалился?» — недоумевал Набатов. То же повторилось и с другим. Третий вообще не поднимался, лежа вниз лицом. Собрать их вместе и привести в землянку не представило никакой трудности.

Поручив охрану задержанных собакам, Набатов вышел из землянки. Все так же ярко светила сквозь деревья луна, накладывая на белый снег причудливые тени. «И в наших родных краях в рождественские морозы такие же сказочные ночи», — подумал Набатов. Он жалел, что происшествие не дало ему ни отдохнуть, ни насладиться кратковременным пребыванием в лесу, воспоминаниями юности, проведенной в таком же лесном краю, юности прекрасной, как весна, а потом такой суровой и неповторимой, героической и огневой.

Задержанные, как выяснилось позже, оказались парнями Матиаса, членами особого отряда. Увидев, что Семерш прошел с русскими офицерами в лес, и, подождав его возвращения, они решили с наступлением темноты сходить по следу и узнать, куда он их водил. О складах им ничего не было известно. Встреча с Набатовым была неожиданной. Они признали, что «приняли не лучшее решение расправиться с ним и с этого начать выполнение полученного от немцев задания». Пожалели, что неэкономно расходовали патроны. Израсходовав их, пришлось принять решение уходить ни с чем восвояси, чтобы, пополнив запас боеприпасов, устроить в лесу засаду и захватить тех, кто пойдет по проторенному следу. Все трое были сынками крупных венгерских буржуа.

Утром, не привлекая ничьего внимания, мы задержали старого Кичи. Прислуга еще спала, а дверь в квартиру хозяина находилась с другой стороны здания. Толстяк на наш негромкий стук открыл дверь и, узнав, что мы приехали за ним, стал торопливо одеваться. По дороге он молчал, видимо раздумывая, за что его могли задержать. Затем стал спрашивать у нас об этом, но мы отвечали неопределенно. Вскоре Габор Кичи пришел в себя и стал проклинать гитлеровцев. Снова заговорил о своей жене. «После того случая, — говорил он, — я стал слишком открыто проклинать фашистов, и они несколько раз угрожали мне расстрелом». По его словам, дело дошло до того, что он закрыл свое заведение, вышел из партии «Скрещенные стрелы» и уехал в имение отца. Но власти заставили его открыть ресторан снова.

— Почему вы отошли от правительственной партии?

— Из идейных соображений. Ее лидер Ференц Салаши, придя к власти, стал проводить откровенно фашистскую политику. Страну наводнили эсэсовцы, начался разбой, как на большой дороге. Это было предсмертной агонией и немецких и венгерских фашистов.

Все это толстяк говорил торопливо, будто боясь, что его прервут. Но мы не мешали ему. Хотелось за время пути познакомиться с ним поближе.