В любовных романах совершенно обычная пропорция: один-два абзаца о том, как у героя умерли родители и как он переживал их утрату, — и десятки страниц о его страданиях по поводу того, что его бросила невеста.

Любовный роман — это не отражение жизни, а средство превентивной идеологической войны: чтобы еще до вступления в жизнь всякая молодая особа могла получить должную психологическую накачку. Родители, который пытались уберечь своих дочерей от чтения романов, были попросту близорукими: они переоценивали возможности внешнего контроля и недооценивали контроль внутренний.

Разумеется, никто не инструктировал писателей, что любовь надо в обязательном порядке противопоставлять всем другим видам отношений между полами. Равным образом никогда не подписывали соответствующую хартию и издатели. И те, и другие вели пропаганду вполне свободно, из внутренних побуждений, исходя из своего миросозерцания. Но видели и действовали в нужном направлении.

Точно так же нет и никогда не было законов, обязывающих писать и печатать исключительно те произведения, в которых зло непременно наказывалось бы, а добродетель вознаграждалась. В жизни можно найти массу случаев, когда человек, всю жизнь грабивший своего ближнего, виновный в чужих горестях и смертях, доживает жизнь, окруженный почетом и любовью детей, родственников, соседей. Вполне возможно, у писателя есть прямо перед глазами соответствующие жизненные примеры, но он никогда не напишет такой правды, а издатель никогда не напечатает ее. Оба они — и писатель, и издатель — граждане государства, и они чувствуют, какая именно правда людям нужна, а какая не нужна и даже вредна. При этом не следует думать, будто писатель рассуждает про себя: «Так, теперь в назидательных целях моего героя-негодяя следует наказать. Подумаем, как бы свести сюжетные линии». Нет, писатель пишет так, как он видит окружающий его мир. Вот только видит и чувствует он как надо.

Наверняка каждый писатель знаком с примерами любви, в которых сексуальные страсти прямо-таки бросаются в глаза, а влечений душ или «стремления жить радостями другого» и близко не просматривается. Во многих случаях за примерами далеко ходить и не надо, достаточно порыться в собственной памяти. Но такой правды писатель опять же не напишет, бессознательно подчиняясь требованиям общества, которому в описаниях любви необходимо совершенно иное.

Приходится платить

За все приходится платить. Глухая стена, возведенная между любовью и всякими влюбленностями вкупе с увлечениями, помогает бороться с нежелательными проявлениями сексуальности, но, с другой стороны, она напрочь исключает возможность научного подхода к изучению этого явления.

В несколько лучшем положении оказываются лишь богословы или философы христианско-­богословского толка. После В. Соловьева в России появилась целая плеяда теоретиков любви, довольно известные имена: В. Розанов, Н. Бердяев, П. Флоренский и др. В их работах есть мысли, они свободны от грубых натяжек и противоречий. Но все они лишь богословы, и для науки их труды ровным счетом ничего не дают.