– Рейчел, иди сюда!
Потом он ввалился на кухню и ударил мать, и Ленни захотелось его убить.
Он вспомнил бал в «Кворуме». Шел 1998-й, и он был недосягаем. Бог, наблюдающий сверху, как простые смертные с Уолл-стрит толкаются, стараясь подобраться поближе, коснуться его одежды, услышать, что он говорит. Жаль, матери не было там.
Он вспомнил Грейс, ее невинное доверчивое лицо, великолепное тело, бывшее когда-то его усладой. Она что-то певуче говорила ему сладким, детским голоском:
– Не хочу детей, Ленни. Я и так вполне счастлива. Мы ничего не теряем.
Он открыл рот, чтобы сказать о своей любви и о том, что дети и ему не нужны, но тут ее лицо изменилось, стало старым, злым и печальным. Она наводила на него пистолет, и не просто наводила, а стреляла, снова, снова и снова, и Джон Мерривейл кричал «нет», но выстрелы все гремели…
Он на яхте, усталый, еще не успевший выпустить их рук топор. Попытался встать, но продолжал скользить: палуба была залита кровью и водой, потому что шторм продолжался. Судно швыряло в разные стороны, яростно раскачивало, и он был уверен, что упадет за борт.
Но потом глянул в небо – откуда-то появился вертолет, боровшийся с ветром подобно гигантскому насекомому. Грейдон опустил лестницу, и Ленни поднимался, отчаянно цепляясь за перекладины, все выше и выше, в небеса, и Грейдон уже куда-то пропал, но мать снова была здесь:
– Давай, Лен, ты можешь сделать это, дорогой. Можешь сделать все, что пожелаешь…
– Я иду, ма! Я иду! Подожди меня! – крикнул он, и она обняла его, и он в жизни своей не был более счастлив, чем в эту минуту.
Рабби взглянул на докторов:
– Это конец?
– Конец, – кивнул один. – Он ушел.
– Несправедливо, верно? – вставил другой. – Чтобы такой бессердечный мясник умер с улыбкой на лице? Он должен был хорошенько помучиться перед смертью.
Рабби грустно покачал головой и молча вышел.
Эпилог
Грейс вышла из больницы и направилась вниз по улице. Сегодня, в солнечном сиянии, Нью-Йорк казался самым красивым на свете городом, полным жизни и энергии. На улицах было полно народу, спешившего жить. Все это было и знакомо и ново, словно сон, который она видела много раз.
Она жива. Свободна.
Умом Грейс понимала, что одно это должно сделать ее счастливой.
Сможет ли она когда-нибудь почувствовать себя счастливой?
Оглянувшись еще раз на больницу, она с нежностью подумала о Митче Коннорсе. Митч – хороший человек. Добрый. Грейс с самого начала это чувствовала.
«В другой жизни, в другом сне я могла бы полюбить его».
Но шанс улетучился, как перышко на ветру.
Она знала, что не вернется.
Уедет за границу? Вероятно. Или просто растворится в толпе. Как делала раньше. Исчезнет в комфортной многолюдности города.
Свернув за угол, Грейс Брукштайн зашагала к метро.
Толпа на тротуаре расступилась и вновь сомкнулась, приняв ее в свое лоно.
Еще мгновение, и она исчезла из виду.