– Я сделаю все как пожелаешь. Любишь скромность? Тебе следовало бы видеть мою квартиру. Она настолько скромна, что у меня забрали мебель за неплатеж.
Грейс невольно улыбнулась. Митч ожил:
– Тебе по душе такое предложение? Черт, если ты поклонница скромности, я – тот, кто тебе нужен. Я даже могу разориться вчистую. Холодная пицца на завтрак – пожалуйста! Приложив минимум усилий, я, возможно, сумею заставить их отключить электричество. Мы можем сидеть в темноте, под одеялом и петь дуэтом.
– Перестань! – хихикнула Грейс.
Митч поднес к губам ее руку, целуя каждый пальчик.
– Вот что: я забуду о свадьбе. Если ты забудешь об отъезде из страны. Только скажи… что поужинаешь со мной, когда меня выпустят отсюда.
Грейс поколебалась.
– Брось! Один вшивый ужин. Ты должна мне хотя бы это.
И верно. Она у него в долгу.
– Хорошо. Один ужин. Но большего я обещать не могу.
Глава 40
Ленни Брукштайн смотрел на ремни, которыми его пристегнут, и ощущал, как все внутри разжижается от страха. Он твердил себе, что боится не самой смерти, а того, что вынужден умирать по чьей-то воле. Но теперь, когда его привели сюда, понял, как заблуждался.
«Не хочу умирать! Хочу жить!»
– Нет, – запаниковал он, пытаясь пятиться к выходу. – Я… я не могу это сделать. Помогите мне!
Сильные молодые руки схватили его и удержали.
– Полегче!
Он с трудом овладел собой. Комната была чистой, белой и пахла дезинфекцией. Как в больнице. Трое находившихся в ней мужчин походили на докторов, в таких же голубых костюмах, масках и прозрачных пластиковых перчатках.
После всех этих лет борьбы смерть пришла за ним. Он бы подал апелляцию, будь хоть малейшая надежда на успех, но Ленни был достаточно проницателен и слишком горд, чтобы продолжать игру, в которой не мог выиграть. Кроме того, что стоят лишних десять лет, проведенных в тюрьме. Он пробыл здесь всего несколько недель и уже потерял десять фунтов. Еда, которой здесь кормили, не годилась и для собак.
Двое докторов стали помогать ему взобраться на каталку. Ленни рассерженно вырвался.
– Я сам.
Он лег на каталку. Доктора пристегнули ремни. Брукштайн со стыдом осознал, что его ноги трясутся. Когда-то он управлял деловой империей, стоившей больше валового национального продукта некоторых стран. Теперь перестал быть хозяином собственного тела.
Он повернул голову и увидел тюремного раввина, неловко переминавшегося в углу комнаты.
– Что он здесь делает? Я же сказал, не хочу никого видеть!
Рабби выступил вперед:
– Через минуту вам введут снотворное. Я хотел дать вам шанс помолиться вместе со мной. Может, хотите что-то сказать?
– Нет.
– Еще не поздно покаяться. Всепрощение Бога бесконечно.
Ленни закрыл глаза.
– Мне нечего сказать.
Он почувствовал резкий укол в вену, и на секунду ужас снова охватил его. Ленни подавился рвотным спазмом. Но его желудок был пуст. И мочевой пузырь тоже. Слава Богу.
Через несколько минут снотворное начало действовать. Сердце постепенно замедляло биение. Теплое сонное облако спустилось откуда-то сверху.
Перед сомкнутыми веками вдруг встала мать в единственном праздничном платье, которое у нее было. Тонком, с цветочным рисунком. Она танцевала по кухне. А его отец, как всегда, был пьян и орал на нее: