Какая-то женщина с сыном вынесут чемоданы на центральную платформу. Будет казаться, что каждого на вокзале снедает тщательно замаскированная тревога, но все-таки все продолжат совершать необходимые действия. Вам покажется, что поезд едет медленнее обычного, но он все равно остановится в каждом городе на пути своего следования. Часы на платформах не будут работать, и вы не сможете понять, сколько времени продлится ваша поездка.
В вагоне-ресторане найдется единственная официантка, готовая принять ваш заказ. Провизии на стойке будет достаточно, так что вы сможете заказать горячий бутерброд и устроиться у окна. Снаружи притихшее небо будет освещать все вокруг одинаковым, ровным светом. Вы не сможете удержаться и спросите себя, почему эта официантка все еще здесь, почему поезд все еще едет. Все люди, даже те, кто будет есть рядом с вами, глядя в окно, словно окажутся во власти неискоренимой привычки и будут ехать в поезде, поскольку нужно ездить, будут есть, поскольку нужно питаться, будут подавать бутерброды, поскольку нужно чем-то себя занять.
105.
Прямо у вас перед глазами потянутся папоротники и самые заурядные деревья, они заслонят собой вид, и вы будете смотреть на корни, погруженные в черноватую, чуть кислую почву, которая вскоре слегка посветлеет, а через несколько километров сменится белым песком с добавлением камней. На первый план выберется редкая поросль, за которой обнаружится простор, залитый вновь показавшимся солнцем. Накаленный добела воздух дрогнет в смутных лучащихся колебаниях.
Промелькнет вокзал, названия которого вы не сумеете разобрать. Всю ширину окна вдруг заштрихуют черными полосами стоящие друг за другом, вплотную, бетонные или железные столбы; будут подниматься, расходиться, вновь опускаться, сходиться, пересекаться, множиться и вновь соединяться ритмично разрежаемые изоляторами телефонные провода, похожие на нотный стан.
Равнина закончится, покажутся первые дома. Долгий металлический скрежет возвестит конец поездки. Вы телом ощутите тяжесть торможения. Кровь бросится вперед, к вашей коже, словно вода в бутылке, и вы станете бутылкой, такой же неизменной, такой же лишенной собственной воли, как бутылка воды в багажнике машины. Какой-то мужчина поставит перед вами небольшой чемодан. Чемодан будет почти невесомым.
Суета на вокзале прибытия покажется вам приглушенной, далекой, расслабленной, напомнит ирреальную обстановку в вагоне, в котором вы ехали. И все же все будут на своих местах: кассиры, уборщики, рабочие на платформах, пассажиры. И каждый будет идеально выполнять свои обычные действия: приподнимать крышку мусорного бака, отвечать собеседнику, обнимать престарелых родителей, снимать трубку и говорить, что вот-вот начнется посадка, так что созвонимся позже, совать монету в автомат с газировкой, опускать жалюзи, пряча свой магазинчик от солнечных лучей, искать в кармане билет, махать рукой тем, кто остался стоять на платформе и с кем нас связали судьба и привычка. Для Льюи не было бы сюрпризом, что все останутся на своих местах, что можно поджечь хоть тысячу дворцов, но это все равно ничего не изменит.