Всё хорошо, но когда мы, хоть немного поспав, ближе к вечеру проснулись, один ходячий раненый меня внезапно опознал. Это был боец из моего батальона, артиллерист. Обе руки в лубках, перевязанный и загипсованный, в туалет тот без помощи ходить не мог, а, возвращаясь, увидел, как мы сидим и завтракаем, причём с девчатами поделились, сразу на весь вагон и известил, кто едет в эшелоне и конкретно в этом вагоне. Если раньше на нас смотрели как на досадную помеху, особенно девчата из медперсонала, то сейчас оживились. Пришлось подтвердить под недовольство охраны, что я – это я, мол, вызвали в Москву. А бойца к себе пригласил, и гордого, сам его кормил с ложечки тушёнкой и хлебом. Нам его в рембате дали, а консервы свои были. Другие раненые выглядывали и смотрели на это представление. Пришлось пройтись по вагону, пару историй рассказать да анекдотов, вот они особенным успехом пользовались.

Однако когда заметно стемнело, снизив скорость, мы всё же вползли на территорию Москвы. Когда эшелон остановился, мы первыми покинули вагон, причём нас уже ждали, был лейтенант ГБ с двумя бойцами сопровождения, документы у них в порядке были, нам помогли с вещами. Донести их до ЗИСа, который за нами прислали. Лейтенант в кабине устроился, а мы в кузове на лавках, и покатили куда-то. Куда, нам не сообщали. А вообще тут народу немало было, телеги, повозки, грузовики – всё подготовлено к перевозке раненых. Их выносили из вагонов и укладывали к подъезжающим машинам или другим транспортам, после чего, не дожидаясь, сразу везли по госпиталям. Видимо, сразу распределено всё было, знали, что делать. Не в первый раз.

Привезли нас на Лубянку, я её сразу узнал, всё же не раз тут бывал, и по делу, и по вызовам. Вещи остались в машине, меня разоружили, всё забрали, даже нож из-за голенища, ну и провели в здание, наверх и в такой же знакомый кабинет. Секретарь тот же, я ему кивнул как старому знакомому. Конечно, выглядел я не айс, пусть и в новом комбинезоне, но на нём пятна крови, плохо убранные щёткой, это от экипажа захваченного нами танка, уже и пара масляных пятен появились, в обгорелом шлемофоне да в плохо чищенных сапогах, в дороге запылились. Слегка сам пыльный, но зато живой. Пока. Секретарь не стал тянуть, и нас почти сразу провели в кабинет. Нас – это меня и того лейтенанта, что сопровождал. Остальные у машины остались. Лейтенант быстро доложился и покинул кабинет, а Берия, встав и не чинясь, подошёл и пожал руку, после чего предложил присаживаться. Сняв шлемофон, а от меня так и пахло кровью и порохом, сам я не чуял, бойцы сказали, пока мы от станции ехали, видимо привык, ну и устроился напротив наркома. Тот не на своё место сел, а за длинный стол, но с другой стороны.

Нарком попросил рассказать всё – не то, что было на бумаге, что я посылал им время от времени. Вот я и описал эту войну в моём мире, как я сам там жил, где служил, свою жизнь описал. И особенно переломный момент встречи со своим однофамильцем, как мы бандитов на лесной дороге перехватили, как тот описал, где был и как воевал в эту войну, сбив больше сотни самолётов противника. Как смог уговорить его взять с собой. Потом описал свою жизнь в другом мире, где стал инспектором по бронетанковому направлению, как помогал создавать новейшие танки для того времени, пояснив, что знаю всю эту кухню.