— У тебя же полно денег, Алсу, зачем тебе это понадобилось?
— Ты думаешь, я делала это за деньги?!
— Тогда почему?
— Я же объяснила — пациенты нуждались в помощи. В реальной помощи, а не в том, чтобы кто-то сказал «все будет хорошо!». Потому что не будет. Им каждый день пришлось бы бороться с собственной немощью и оправдываться за нее перед окружающими…
— Ты удивишься, но люди любят помогать. Так они успокаивают совесть, замаливают грехи перед теми, перед кем не могут извиниться. И те, кого ты убила, нашли бы таких людей.
— Я не убивала! — возмутилась Алсу. — Я облегчала уход! Они мирно засыпали, не чувствуя бо…
— Это не доказано! — перебил Мономах. — Никто не знает, что ощущают люди, к которым применяется эвтаназия. Невозможно рассчитать дозу медикаментов так, чтобы гарантировать, что пациент не очнется, что у него не наступит агония, судороги, а ведь они могут длиться часами!
— Я находилась с ними от начала и до конца, в прямом смысле держала за руку — я делала то, чего никто другой для них бы не сделал! Я была…
— Ты была их ангелом. Ангелом Смерти. Тебе надо объяснять, что это значит?
— Я не ненормальная! Многие сочувствовали этим людям, хотели бы облегчить им существование, но ни у кого не хватило решимости. Ни у кого, кроме меня!
— Они не просили тебя, Алсу. Они хотели жить!
— Нет, не хотели! Тебя не удивило, что за год ушли всего несколько человек?
— В смысле?
— Те, кому я помогла, прямо или косвенно, умоляли об этом. Они говорили, что их жизнь не имеет смысла, что они доставляют всем лишь хлопоты, что лучше бы им умереть! Я прислушалась к ним.
— Как давно это началось?
— Что началось?
— Алсу, ты работаешь в больнице семь лет. Сколько из них ты «помогаешь» больным подобным образом?
— Давно.
Мономах похолодел.
— Я хорошо помню первого, кто попросил о помощи, — продолжала Алсу глухим голосом, словно забыв о присутствии собеседника. На ее лице появилось умиротворенное выражение человека, погруженного в приятные воспоминания. — Его звали Осипом Ильичом. Врач, хирург… Он все сознавал, понимаешь? У него был тяжелый порок сердца. Помогла бы пересадка, но по возрасту и сопутствующим заболеваниям он не подходил в кандидаты на трансплантацию. Каждый день его мозг заставлял легкие дышать, но они уже не справлялись. Он не мог сидеть, не мог сам себя обслуживать — он ничего не мог сам, даже налить себе воды без того, чтобы не мучиться одышкой.
— И он тебя попросил?
— Да.
— В буквальном смысле?
— Он так смотрел на меня… Я сказала, что это незаконно, но он и так знал. Тогда я предложила ему обратиться к родственникам или друзьям, и он ответил, что у него нет родных, а друзей о подобных вещах он просить никогда не решится. Он пообещал, что об этом не узнают, так как никто не станет ничего выяснять. А еще он объяснил мне, как проделать все так, чтобы не возникло вопросов. На самом деле я действовала не вполне самостоятельно. В тот раз…
— Он сам сделал первую инъекцию?
— Да. Когда Осип Ильич заснул, я испугалась. Я решила, что не стану делать вторую инъекцию, а просто уйду. Он проснется — и ничего не произошло…