Впервые за все время, что я его знала, он был действительно растерян. Липкий страх отступал, в голове прояснялось. И я поняла, что плачу. Плачу так, что слезам щек не хватает, и всхлипываю, не в силах остановиться. Фил откинул волосы с моего лица и пристально посмотрел мне прямо в глаза:

– Ты же не думала, что я тебя обижу. По-настоящему?

– Я… нет… – как же объяснить ему, что дело не в нем? Не в нас. Это вообще не имеет никакого отношения к нам! – Тогда, в доме… он связал… скотчем…

Я бормотала невнятную чушь, и постепенно до меня доходило, что это бесполезно. Потому что поздно. Я все испортила. И уже ничего не объяснить. И не исправить. Я потеряла Фила окончательно. Он давал мне шанс. И этот шанс я упустила.

– Прости, я не смогу… Я очень хочу… Но я не смогу.

Вот и все. Можно подбирать с пола одежду, натягивать ее на себя, вызывать такси и убираться. Из этой комнаты. Из его дома. Из его жизни.

– Тс-с-с-с… Ты слишком много болтаешь… – выдохнул Фил мне в ухо.

От насмешки, явно прозвучавшей в его голосе, такой знакомой и привычной, от щекотного дыхания, скользнувшего по шее, слезы разом высохли, а в животе сладко вспыхнуло.

Сильные руки распахнули полы рубашки, нырнули под легкую ткань, обхватили, придавили к теплой мускулистой груди. Кожа – к коже. Немыслимо близко и горячо. Словно я прижалась к нему не телом, а всем своим существом.

Фил наклонился и поцеловал меня. Бережно, нежно, робко… Будто подросток – коснулся губами и сам ошалел от своей смелости. Это очень странно. Я не знаю его – такого. Да и знает ли он сам?

Еще поцелуй… Его губы были одновременно настойчивыми и осторожными, изучающими, ласковыми. Голова закружилась, словно я глотнула хмельного вина, по телу растеклась блаженная слабость. Дразнящие прикосновения языка возбуждали, и я поняла, что отвечаю с той же томительной, убийственно медленной нежностью. Поцелуй стал глубже, жарче, бесстыднее. Языки сплелись в извечном танце, желание разгоралось в теле, растворяя мысли, вытесняя неуверенность, отчаяние и страх. Не разрывая упоительного поцелуя, Фил привстал и, подхватив меня под бедра, вновь опустился на диван, усадив на колени лицом к себе. Вжикнула молния, и я не сдержала блаженного стона, чувствуя, как его жаркая плоть, вырываясь наружу из брюк, вдавливается в промежность.

И в то же мгновение сильные пальцы впились в мои бедра – не больно, но ощутимо. Я вздрогнула, Фил замер, тут же ослабив хватку.

– Давай сама, детка.

Сама? Это не похоже на Фила. Он что, добровольно отдает контроль? Мысль мелькнула и исчезла, растворяясь в сладости поцелуев, жаре бесстыдных восхитительных прикосновений, от которых хотелось выгибаться и кричать в голос. Фил осторожно приподнял меня, и я сама опустилась, медленно насаживаясь на него, почти теряя сознание от новых умопомрачительных ощущений. Чувствовать, как его напряженная плоть раздвигает мою, как входит в мое тело, растягивая и заполняя горячей тяжестью, и знать, что все это зависит от меня… было невероятно. Невозможно. Потрясающе…

– О-о-ох…

Я поднялась и опустилась, каким-то шестым чувством угадывая правильные движения. Вверх-вниз… Вверх-вниз… Медленно, упиваясь каждой секундой происходящего, глядя в потемневшие глаза Фила, словно пытаясь запомнить его… Его зрачки расширились, почти поглотив радужку, и в их глубине жарко полыхнуло что-то. Желание стало диким, неуправляемым. Я задрожала, словно в лихорадке, задвигалась быстрее, вверх-вниз, глубже, глубже. Тело наливалось колючим жаром, звенело, как натянутая струна. Низ живота тянуло ненасытным голодом, перед глазами метался горячий туман, наплывал волнами, одна за другой, грозя накрыть полностью, с головой.