Он молча теребил красное сердечко на животе у мишки.
— Аксель, обещаешь?
— Да!
Она глубоко вдохнула и потянулась за мобильным. Все мысли исчезли, осталась лишь автоматическая реакция — позвонить и рассказать обо всем Хенрику. Но уже в следующее мгновение вернулась реальность — Хенрик уехал в тайное любовное путешествие с воспитательницей их сына, так что сейчас наверняка испытывает гораздо более приятные чувства, чем тревога о сыне. Отныне и впредь она одна, и к этому надо привыкать. Она отложила в сторону мобильный, решив, что вечером, когда Аксель уснет, надо будет позвонить Черстин и попросить их быть более бдительными. Хотя, может, Акселя вообще не надо отправлять в сад, пока они не выяснят, кто этот незнакомец, которому известно его имя?
Проблема разрешилась, как только она рассказала о происшествии родителям. Они без промедления предложили оставить Акселя на несколько дней у себя. Пока не появится уверенность, что этот мужчина не вернется.
Они сидели на кухне за кофе со свежеиспеченным бисквитом. В надежном доме ее детства, где время останавливалось, стоило ей туда вернуться. Но теперь она сидела тут с колотящимся сердцем, переполненная виной и стыдом за собственное несовершенство.
Аксель сидел за старым расстроенным пианино в гостиной, и они слышали, как он упорно стучит по клавишам, пытаясь подобрать песенку про Ноя и потоп, которой она много раз пыталась его научить.
Рассказывать надо сейчас, пока Аксель не слышит, что его ждет. Что его папа переезжает, потому что жить дома он больше не хочет. Она то и дело собиралась с силами, но не могла подобрать слова, чтобы признаться в собственном поражении. В том, что она брошена. Забракована. Нежеланна. Что она больше не устраивает своего мужа.
Она становилась все немногословнее по мере того, как песенка звучала все правильнее. Она понимала, что время тает.
— Ну как ты?
Встретившись с мамой глазами, она поняла, что та что-то чувствует.
— Да так.
Наступила недолгая пауза, родители обменялись взглядами, которые означали такое полное взаимопонимание, что любые слова становились лишними. Как же ей хотелось, чтобы она тоже могла так с кем-нибудь переглянуться.
— Мы не хотим вмешиваться, но если ты хочешь поговорить с нами, то...
Отец не закончил фразу, передав инициативу ей. Она чувствовала сильную дрожь в руках, наверное, это было заметно. Никогда в жизни она бы не поверила, что ей будет так трудно просить у них помощи. И рассказывать правду.
Она сглотнула.
— Похоже, все плохо.
— Да, мы это поняли.
Снова наступила тишина. Ной уже в ковчеге, и потоп вот-вот начнется, дорога каждая секунда.
И в сильнейшем напряжении она произнесла:
— Мы с Хенриком разводимся.
Отец и мать сидели совершенно спокойно, ни один мускул не дрогнул на их лицах. Ей же было трудно усидеть на месте. В первый раз она озвучила эти слова, так что те проникли в нее извне. Она отпустила их в пространство, их не вернешь. Впервые их смысл стал реальным. Она — одна из неудачниц, из тех, чьи дети становятся детьми из неполных семей.
— Вот оно что. — Отец нахмурился.