Переступила порог, после чего закрыла и тщательно заперла дверь.

В детском саду ничего не напоминало о прошедшем собрании. Черстин позаботилась, чтобы все шло как обычно, но Эву задержала в дверях и еще раз поблагодарила за то, что с ее помощью им удалось погасить задетые чувства и предотвратить слишком бурную реакцию родителей. Эва, смущенно улыбнувшись в ответ, заверила, что сделала лишь то, что считала правильным.

Аксель сидел на заднем сиденье. Она не сказала родителям, почему решила к ним заехать. Что ей не просто захотелось выпить кофе. Что на самом деле ей нужны деньги в долг. Большая сумма. Мысль о том, что ей придется все объяснить, признаться, что Хенрик собирается бросить ее ради другой женщины, вызывала глубокий стыд.

— Мама, смотри, что мне сегодня дали. Посмотрев в зеркало заднего вида, она заметила в руках у Акселя что-то красно-коричневое.

— Какая красивая штука. А кто тебе ее дал?

— Я не знаю, как его зовут.

Как сказать отцу и маме, что Хенрику она больше не нужна, не разбив при этом их родительские иллюзии? Она знала, что их это оскорбит так же сильно, как и ее. Может быть, даже сильнее. А ей меньше всего хотелось бы их разочаровать. После всего, что они для нее сделали, что им удалось дать ей.

Ей самой уже не удастся дать это своему сыну.

— Ты не знаешь, как его зовут? Он из другой группы?

— Нет, он большой. Он такой, как ты.

Странно, что сменщик Линды делает детям подарки.

— Он работал сегодня в саду?

— Нет, он стоял у забора рядом с лесом, я качался на качелях, а он меня позвал и сказал, что хочет дать мне что-то интересное.

Машина замедлила ход, Эва сама не заметила, как нажала на педаль тормоза.

— Дай мне посмотреть.

Он протянул коричневого медвежонка с красным сердечком на животе.

— Что он еще сказал?

— Ничего особенного. Он сказал, что я хорошо качаюсь на качелях и что он знает одну детскую площадку, где ужасно много качелей и длиннющая горка, и, может быть, когда-нибудь мы туда поедем, если я захочу и если ты нам разрешишь.

Чувство тяжести в груди. Она попыталась сдержаться и не повысить голос, чтобы не испугать его.

— Аксель, я же говорила, что ты не должен разговаривать с незнакомыми взрослыми. И ты ни в коем случае не должен брать то, что тебе дает такой взрослый.

— Но он же знал, как меня зовут. Тогда не считается.

Ей пришлось сглотнуть и сделать глубокий вдох.

— Сколько ему лет? Он как папа или как дедушка?

— Как папа, хотя, наверное, он все-таки не такой старый.

— А сколько ему лет?

— Ну, лет семьдесят пять.

— Кто-нибудь из воспитательниц видел, как ты с ним разговаривал?

— Я точно не знаю. Почему ты сердишься?

Как ему объяснить? От мысли о том, что с ним может что-нибудь случиться, останавливалось дыхание.

— Я не сержусь, я просто очень беспокоюсь.

— Но он хороший, почему мне нельзя с ним поговорить?

— Ты его узнал? Ты видел его когда-нибудь раньше?

— Кажется, нет. Но он сказал, что он еще придет.

— Аксель, сейчас ты должен слушать меня очень внимательно. Если он придет еще раз, я хочу, чтобы ты сразу пошел и позвал кого-нибудь из воспитательниц, чтобы она с ним поговорила. Обещаешь? Ты сам никогда больше не должен с ним разговаривать.