Таня и офицер дали «полный назад» и… уселись на корточки – ни дать ни взять двое набедокуривших детсадовцев в ожидании взбучки. Обоих душил истерический хохот. Он жарко клокотал в их животах, словно бы кто-то опустил в них по кипятильнику. Нет, не так: один кипятильник на двоих.

– Знаете, Таня, у моего отца в кабинете, в его симферопольской квартире, висят две карты: отдельно Земля, отдельно Сфера Великорасы, – рассказывал в самое ухо Тане офицер. – В них он втыкает булавки с разноцветными головками.

– Колдует, что ли? – предположила Таня, голова которой была плотно забита магией архаических сообществ.

– Да нет. Отмечает свои успехи. Познакомился с кем-нибудь в Якутске – втыкает булавочку в черный глазок рядом с надписью «Якутск». Слюбился с кем-нибудь на Амальтее – в Амальтее дырка…

– Методист! – хихикнула Таня.

– Еще какой! Но я, когда смотрел на его карту, думал о другом. О том, что сколько ни втыкай, а всю карту никогда не заполнишь. И половину тоже. И даже одну сотую всех глазков не исколешь. Но главное не только то, что стараться это сделать – невероятно глупо, так же глупо, как, например, задаться целью выпить кофе во всех кофейнях Вселенной. Это еще и невероятно грязно. И мелко. Что ты себе при этом ни приговаривай про «крылатых Эротов» и «внутреннюю свободу любить». Впрочем, зачем я вам это говорю, Таня? Пусть его, с его булавками…

– Тогда скажите, как вас зовут.

– Саша. Александр Пушкин.

Они стояли перед тамбуром пожарного выхода Дома офицеров в сизом мареве сигаретного дыма и говорили – о войне, о людях, о своем времени.

Правда, о войне русоволосый лейтенант говорил неохотно. Предпочитал, чтобы рассказывала Таня. Зато слушал внимательно, поощрял расспросами. Таня сама не ожидала, однако факт оставался фактом: за какой-то час она поведала своему новому знакомому трагическую историю экспедиции на Вешнюю, описала невесомый месяц на затерянном в космосе «Счастливом», не забыла даже о своем карантине.

Говорили они и на отвлеченные темы, по преимуществу возвышенные: о литературе и науке, о будущем и чувствах, о философии и кулинарии. И с каждым новым витком беседы темы становились все серьезнее, а доверие собеседников друг к другу – сильнее.

– Вот в чем, по-вашему, суть войны? – доискивалась Таня. – Почему-то я все время об этом думаю!

– В Северной Военно-Космической Академии у нас был курс «Этика военнослужащего», – отвечал Александр, глубоко, с наслаждением затягиваясь. – Если отжать всю воду, то получалось, что задача офицера – убивать плохих и защищать хороших. То есть суть войны в том, чтобы нас, хороших, становилось все больше, а их, плохих, – все меньше.

– Значит, суть войны в убийстве врагов? Как-то это тривиально… – вздыхала Таня.

– Конечно, тривиально! И, между прочим, я с этим не согласен!

– Тогда в чем суть войны по-вашему?

– По-моему, суть войны в том, чтобы перевернуть мир. Научить нас всех дорожить отпущенными нам секундами. Чтобы сделать нас – тех, кто войну переживет – чище и сильнее, научить отличать главное от второстепенного.

– Вы говорите точь-в-точь как один мой одногруппник, Володя Орлов… После первого семестра он бросил нашу ксеноархеологию, хотя был отличником. И пошел в духовную семинарию. Наверное, его уже рукоположили…