Беседину, поправлявшему в прекрасном далеке пошатнувшееся здоровье, и в голову не могло прийти, что Петруша вдруг начнет вести собственную партию.

Однако Беседин, как известно, уже три месяца отсиживается на Лазурном берегу. А он, Петруша, остался в городе. А оставшись, вдруг почувствовал собственную значимость. Вечная третья скрипка получила шанс вести сольную партию. Чувство было непривычным и очень приятным. Теперь уже вокруг него кружились иностранные партнеры, ищущие алчным взором, чего бы еще урвать в растерзанной ими стране.

Вот хоть и финны, прикрывающиеся зарегистрированной в Москве корпорацией «Глобус» с собственным зиц-председателем. Как его хоть фамилия-то?

Митюхин. Вот и они хотят взять землю в аренду. Хотят? Пусть берут. Заявлено-то, что берут для строительства порта. То есть на благо города. Конечно, никакого порта не будет. Им этот порт нужен с точностью до наоборот. То есть совсем не нужен. Заморозят стройку, и все дела, это ясно. Но если землю получит Беседин, разве Гринько получит хоть маленький кусок пирога? Как же! Разве что крошки. А финны обещали ему по-настоящему большие деньги. Половина из которых уже, кстати, выдана.

И Гринько осмелел настолько, что послал Евгения Юрьевича к черту.

Правда, через посредника. То есть Петр Иванович как бы воскликнул: «Я взбунтовался!» Прямо как в кино, честное слово!

Впрочем, в данный момент мысли Гринько были сосредоточены не на делах, а на высокой стройной девушке, которую он держал в своих объятиях. Девушке своей мечты.

Супруга Петра Ивановича находилась в санатории, дочь давно жила отдельно, и ничто сейчас не могло помешать ему наслаждаться жизнью. Петр Иванович опасался лишь одного: как бы его немолодой организм не подвел в самый ответственный момент. Но организм как будто подавал сигналы боевой готовности, и Гринько еще крепче прижал к себе Дашу.

— Ой, Петр Иванович, мне пора домой! — испуганно воскликнула девушка, как бы только сейчас увидев массивные напольные часы с маятником. — Уже одиннадцать, ужас! Мама будет ругаться.

— Как? — ошеломленно воскликнул Гринько. — Дашенька, неужели вы покинете меня? Я вас не отпущу, как хотите. Умоляю вас, не уходите, — жалобно бормотал он. — Я всю жизнь мечтал именно о такой, как вы. Я просто умру, если вы не останетесь, — с жаром добавил он.

Горе Петра Ивановича было глубоко и неподдельно. Даша смягчилась.

— Ну хорошо, — чуть помедлив, промолвила она. — я позвоню домой, скажу, что заночую у подруги. Только…

Девушка замялась, опустила ресницы:

— Вы, пожалуйста, выйдите на минуту… Понимаете, неудобно при вас лгать…

— Конечно, конечно, моя радость, — торопливо проговорил Гринько, чуть не до слез растроганный таким целомудрием.

Пощелкав кнопками телефона, Даша отрапортовала четким, деловым тоном:

— Через час высылайте машину.

Когда Петр Иванович, излучавший влюбленность всем своим существом, возник на пороге комнаты, девушка сделала в его сторону страшные глаза, призывая таким образом к молчанию, и проворковала в телефонную трубку:

— Спокойной ночи, мамочка. Целую.

Взмах ресниц в сторону Гринько.