— Вашими бы устами да мёд пить, — сказала Женя по-русски, потом, пошмыгав носом и смахнув невидимую слезу ладонью, встала и изо всей силы начала бухать по картонкам печаткой с надписью «Sotapoliisin esikunta»[8].

— Не волнуйтесь, Евгения, давайте оба постараемся забыть этот досадный разговор. Мы действительно за вами наблюдаем уже давно, и я рад, что вы вне подозрений. И всё же не исключено, что вас попытаются втянуть в какую-нибудь преступную группу. Если такое случится, сразу ко мне. Договорились?

Женя кивнула, быстро собрала паспорта, вытянулась по-военному, она всегда делала так в конце разговора и видела, что это нравится капитану, спросила разрешения удалиться.

Придя к себе за стол, она взяла ручку и принялась медленно рисовать какие-то бессмысленные рожицы, лодки на озере, пасущихся коров.

Клава хотела к ней подступиться, но увидев, какой вернулась Женя от шефа, решила помолчать. Лена тоже не заговаривала, скрипела пером.

Женя и к вечеру «не отошла». Сгорбленная, постаревшая, пришла она к магазину, дождалась, пока Мария Мартынова отпустила последних покупателей, навесила новенький финский замок.

Они шли молча, и лишь когда повернули на свою улицу — жили они недалеко друг от дружки, Мария шепнула:

— Только не упади, Женечка. В прошлом месяце, в конце, Аня Лисицина приходила.

— Какая Аня? Рыборецкая? — выдохнула Женя. — Откуда приходила?

— Она самая. Не одна была, с подружкой. Говорит, пришли с партизанами в наши края, молодёжь, говорит, надо подымать.

— Почему же ко мне не зашла? Мы что с ней, чужие? Два года дружили, когда она тут с нами в Шелтозере училась.

— Вот, вот, и она вспоминала про учёбу, и как на лодке твоего отца под парусом ходили. Подкрались они было к вашей избе, да соседская собака набросилась. Утром ранёхонько приходили, в окошко стукнули. Я подхватилась, проводила к лесу. Рассказала им всё: что тебе на эту работу приказал устроиться директор МТС Александр Павлович Кярнонен, что он старый большевик и оставлен для подпольной работы и что ты сагитировала Клаву и Лену к себе в помощники, и что ты сумела сделать несколько чистых паспортов с печатью и подписью Ориспяя для человека оттуда…

Аня расспрашивала, куда ходим вечерами, — продолжала Мария, — о чём разговариваем, есть ли возможность слушать где-то радиоприёмник. Рассказала, как наши отогнали немцев от Москвы, как держит оборону наш Карельский фронт. Рассказывает, рассказывает, а потом снова: как там Женя, как бы хотелось с ней повидаться. В конце передала тебе наказ — оставаться на этой должности, входить к финнам в доверие ещё больше, изучать оборону вдоль Онежского озера и при возможности побывать в Вознесенье, узнать, какие укрепления делают враги на этом берегу Свири. Прощаясь, просила передать тебе пароль, если кто придёт к тебе или ко мне от наших, уверена, говорит, что Женя поможет документами. Сказала, что им тоже очень нужны паспорта и карточки как образец, и что если не достанут, то придут снова из леса. Ну, и день назначила, когда тебе всё это надо будет рассказать — 10 августа. А сразу, говорит, не надо. Я спросила, отчего не сразу, а её подружка ответила — по закону конспирации. И ещё сказали, что мы должны создать комсомольскую группу из самых верных девушек, ты будешь, Женя, старшей. Списков не составлять, записей не делать, а собираться, будто на посиделки, с вязаньем там или с куделью. Сообщила — скоро в Шелтозерский район прибудут другие люди, а, может, и сама Аня снова объявится.