Ручка в пальцах замёрла, глаза Марийки широко раскрылись. Перед ней замелькали один за другим чёткие, ясные картины тех десяти дней. Смеющаяся Аня, раскинув руки, падает в траву, зарываясь с головой в высокие ромашки, Алёша, легко выносящий Аню из лодки на сильных руках, задорный фокстрот «Рио-Рита» и галантный Степаныч, приглашающий сконфуженную Аню, подрагивающая от нетерпения полуторка Сычова, высыхающие мокрые полосочки на щеках Ани, задремавшей в общежитии лётчиков, жёлто-белые сполохи молний над притихшим аэродромом…
Она не помнила, сколько так просидела, вглядываясь в те беззаботные дни — может, пять минут, может, полчаса. Сидела, пока не зазвонил телефон.
— Марийка, как пишется? — раздался бодрый голос Андропова. — Тебе никто не мешает?
Мария тихо ответила:
— Мешает. Совесть моя мешает.
Андропов принялся её успокаивать, говорил долго, но Марийка его не слушала. Положив трубку на листы чистой бумаги, склонившись на руки, она беззвучно плакала, почувствовав вдруг, что слёзы приносят ей облегчение только сейчас, сию минуту, почти через месяц после смерти Анны.
Макнув ручку в чернильницу, Мария быстро написала один абзац, другой:
Идя по дороге, мы старались наблюдать за всем тем, что там происходит и что делается вокруг. Перейдя линию фронта, на глубине 5—6 километров в тылу противника встречали финских солдат. Дальше шли по лесу и до Архангельского тракта никого не встречали. По Архангельскому тракту движение очень большое — ездят грузовые машины, возят груз и солдат, ездят на лошадях верхом и на телегах, ходят солдаты группами и в одиночку (большинство вооружённые)…
У Шелтозера мы наблюдали за движением на трёх дорогах: по дороге из Петрозаводска в Вознесенье движение большое, ходят грузовые машины с грузом и с солдатами, так и с гражданскими, ходят автобусы, возят солдат, по дороге ездят велосипедисты, вооружённые автоматами, а также без оружия и с ножами.
По дороге Шелтозеро — Матвеева Сельга и Шелтозеро — Залесье движение небольшое…
Марийка прочитала написанное, и ей оно показалось каким-то легковесным, как школьное сочинение, не хватало чёткости формулировок, чеканного военного языка. Мысли её путались, а рука продолжала строчить уже новую страницу.
Сестра, конечно, сразу узнала Анну, пошла открывать двери, открыли ей двери, и она зашла в дом, но до этого она спросила, кто живёт в доме. а когда узнала, что кроме своих никто не живёт, она пошла за мной, и мы с ней вместе пошли в дом.
Придя в дом, я увидела немного растерявшихся и обрадовавшихся родных тов. Л. Они стали спрашивать, как и откуда мы пришли и на всё ли время пришли, мы им в свою очередь отвечали так: «Значит, мы пришли из партизанского отряда, пришли на выполнение боевого задания, если можно, то мы будем жить у вас дней 5—7». Они, конечно, приняли нас очень хорошо, устроили обеих на отдых на чердаке…
Отодвинув исписанные листы, Марийка походила по комнате, поглядела во двор, где отделение курсантов спецшколы занималось отработкой штыкового боя, присела к столу, расправила финскую газету с пометками Ани, перечитала свои записи между печатных строчек, понятные лишь ей