За одной бедой — другая: на противоположном берегу в километре друг от друга вдруг ярко зажглись сторожевые костры. Патрульная моторка проходила регулярно раз в час — Марийка засекла время, но патруля они опасались не очень, больше растревожили костры. При вспышке пламени отчётливо видны были силуэты солдат, подчас казалось, что слышен их смех, разговор.
— Вечная несправедливость, — ворчала Марийка, — где этот дождь, который мочил нас неделю назад, пусть бы он пролился на эти дьявольские фейерверки.
— Течение быстрое, и нас отнесёт вон туда, за поворот, костров там не видно. Выплывем за милую душу, — утешала Анна.
— А вдруг у них прожектор?
— Уж давно бы елозили им по воде. От костра света мало, не увидят. Меня беспокоит другое — вода уж больно похолодала, ну да за плот уцепимся и айда, одно удовольствие. С детства я любила на лодке кататься, сплю и вижу — вёслами гребу, капли беленькие скатываются. Верхом на лошади страшновато, потом на велосипеде научилась. Едешь, а мысли всё заняты, как бы не свалиться да в столб не шарахнуться. В лодочке совсем иной коленкор — о чём только не передумаешь, и мысли на воде светлые, чистые. Петь мне всегда хочется в лодочке. Говорят, и у других так. Алёша то же самое сказал, как мысли мои подслушал.
Раз, правда, в детстве я чуть не утонула. Ребята завезли меня с Наташкой Кабаковой далеко на лодке и столкнули во всей одежде. Мы поплыли, умучились, у самого бережка начали уж воду глотать. Выбрались всё же, потом смеялись. Позже без мальчишек стали кататься, чтоб снова баловства не вышло.
Плот кое-как связали, гвозди выбросили — стучать нельзя было — услышат. Из вещмешков вынули финские газеты с записями, документы, листовки.
— Всё ценное возьмёшь ты, Мария, — твёрдо сказала Анна.
Марийка вложила паспорт Марии Ивановны, карточки, пропуск в непромокаемый пакет, взятый ещё в Беломорске, завязала, затянув бечёвку зубами. Газеты обернула тонкой клеёнкой и всё это аккуратно спрятала под оторванную подкладку берета. Для надёжности поверх берета повязала косынку, крепко затянула её под подбородком. Аня улыбалась, увидев, каким грибом торчал на её голове берет. Марийка побегала по берегу у кустов тальника, попрыгала — всё в порядке: берет сидел надёжно. Потом, подумав, развязала косынку и туда же, в берет, положила браунинг и часы.
— Всё свое ношу с собой, — пропела она, помогая Анне засунуть в её беретик финские листовки, плакаты, оба паспорта, выданные им в Беломорске. Анна по примеру Марийки туда положила пистолет.
Привязав косынками береты, сняли жакетки, юбки, обувь, связав их в два узелка, положили всё это на плот, туда, где уже лежали вещмешки, оттолкнулись и поплыли.
С первых же минут плот стал почти не управляемым, длинные брёвна задвигались, он никак не хотел плыть на середину реки. Девушки толкали его изо всех сил, потом, уцепившись левой рукой, гребли правой, помогали ногами.
Под конец, когда до середины Свири оставалось совсем немного, какое-то новое течение подхватило плот, верёвка от бесконечных толчков ослабла, и среднее бревно выскользнуло из верёвочной петли, за ним другое, сидоры оказались в воде.