— Это всё чужое на мне, Алёша. И запах у одежды чужой, и душно мне в ней, а вот вы бы увидели меня в белом платье в Летнем саду или на Невском, сказали бы: неужто это та самая Анна?

Солнце било в глаза, Аня жмурилась. Алексей надел на неё свою фуражку. Лицо под козырьком до половины затенилось, и в этой тени таинственно засветились большие глаза.

— А как вы стали лётчиком?

— Долго рассказывать.

— А мне интересно!

— Вокруг нас раскинулись красивые сосновые леса, возможно, даже самые красивые на Украине. Как-то летней порой приехали в лесничество люди странного вида — мужчины в чёрных очках, женщины в брюках. Как меня поразило, что женщины в мужском! Первый раз мы, хуторские мальчишки, видели такое чудо. Среди огромных корабельных сосен разбили они белую палатку, из автобуса выгрузили треногу, поставили на неё ящик с вделанными биноклями. Отец был всё время с ними, он и сказал нам, что будет сниматься кино. Как оно снималось, я не помню уже, осталась только от того лета фотография: я стою среди этих людей, маленький, затерявшийся, на мне короткие штанишки со шлейками через плечо, вот так, крест-накрест, как бумажные полоски нынче на наших окнах. Но дело не в этом, а в том, что в наших чудесных лесах появились гусеницы, вывелся шелкопряд. Сначала немного, а потом уже целые отряды. Гусеницы ползли рядами, колоннами, как нынешнее немецкое войско, взбирались на сосну, пожирали иголки, и дерево умирало.

Зайдёшь в сосняк, прислушаешься и слышишь шорох — ползут, едят, иголки осыпаются. Встречались такие участки леса, будто по ним прошёл пожар — жёлтые, усохшие, голые деревья. Все мы в лесничестве, а потом и колхозники окрестных сёл, вышли спасать лес. Нам выдавали ведро с густой мазью, похожей на ту, что колёса телег смазывают, и мы делали на дереве широкий жирный пояс. Гусеницы доползали до него и застревали в мазуте. Однако новые отряды продолжали ползти. Какой дьявольский инстинкт гнал их вперёд? А что гонит сейчас немцев под наши пули? Дух наживы! Съесть больше, вкуснее, жирнее. Когда гусеницы залепляли весь пояс, по ним, по их телам двигались вверх к зелёному корму другие, а мы делали новые и новые пояса, но это уже не помогало. Тогда обратились к авиации. Оборудовали взлётную полосу, завезли ядовитый порошок, и в один чудесный день, куда более чудесный, чем тот, когда приехали кинооператоры снимать нашествие гусениц, в Ревунов Круг прилетели два самолета У-2, очень похожие на наш Р-5. У лётчиков пошли горячие деньки, с раннего утра до позднего вечера за самолётами стелился белый хвост. Гектар за гектаром, урочище за урочищем. Поход шелкопряда на лес приостановился, порыв скис. Уже не так гусеницы трещали, лопаясь под ногами, уже можно было без содрогания пройти сто метров по лесу.

Через месяц у летчиков наступил отдых. Я давно знал их по именам, помогал, чем мог, с утра пропадая у самолетов. Незнакомый сладковатый запах масла, струя бензина, отливающая то зеленью, то голубизной, полированная тёплая лопасть винта, которую мне хотелось гладить до бесконечности…