— Я, сколько помню себя, всё на лыжах, с ноября до апреля, — тихо рассказывала Аня. — Да у нас все бегают справно. Две зимы я училась в Шелтозере, в пятом и шестом, — у нас в селе не было обучения на финском языке, ну, так мы в субботу после уроков скок на лыжи и айда домой в Житно-Ручей. Два часа — и дома на печке, а это, поди, километров семнадцать будет. Летом в лапту играем на лужку, рыбу ловим, в лес бегаем. Боры у нас знатные — всё есть, что душа пожелает.
Начинаем с морошки, у леса тянется болото, там морошечка жёлтая, вкусная, как мёд. Мама сахаром засыплет и только по праздникам подносит. Морошка отошла — поспела черника. Нилое — лес наш так называется, придём мы из него, мамка только руками всплеснёт — перемажемся ведь, губы синие, руки синие, стоим, как привидения какие. Черника в лесу долго держится, мы её и с молоком едим, толчём с мёдом на зиму, а больше сушим в русской печке. От живота, от головы помогает.
В августе малина пойдёт, вёдрами носим, папа наливку делает, мама немножко варенья сварит, немножко посушит: лесная малина у нас тут, в Карелии, — главное лекарство от простуды. Сушёную мама достанет зимой, щепотку из узелка бросит в чай — дух лесной по избе гуляет.
Глядь, и осень уже к лету подкрадывается — тут все в лес, и стар и млад, — за брусникой, за грибами. Отец лошадь запряжёт, нас на телегу посадит, мы радёхоньки. К вечеру назад — ягод целая бочка да груздей корзины три. Бывало, полный воз волнушек привезём. У нас рыжиков много, посечём, посолим бочки две-три на зиму, одну особо с груздями маленькими. Белые грибы мы сушим, но они у нас не в почёте. Эти я возила в Ленинград в общежитие, подружки радуются, как дети, а рыжиками солёными угощала, так морщились.
Ну, а уж когда осинки зажгутся красными фонариками, идём на болото за клюквицей. Долго носим, до первого снега ходим. Лишнее продадим в городе — мы, детвора, всегда себе на учебники да на сарафан ягодами зарабатывали.
У нас одна женщина на почте работает, щебетунья такая, замуж за нашего вепса вышла, сама русская, через озеро жила в Пудоже, так учила меня всяким шуткам-прибауткам. «Кошелёк доставайте, берите-покупайте ягоду-клюкву, подснежну, крупну, красную, рясную, студёную, ядрёную. Мы по кочушкам ступали, лапоточки ободрали.» В Петрозаводск поедут, за день целый воз продадут, и все к ней спешат бойкое слово послушать. А подснежна знаете почему? Самая вкусная клюква, когда первый снежок её припорошит, морозец прихватит — вино-ягода! Бывало, ещё и в конце зимы брали, снег сойдёт, а она на кочках налитая, умытая, алыми капельками горит. Берёшь в руки — пальчики холонут. В рот бросишь, языком придавишь — петь хочется. Вам интересно, Алёша, что я рассказываю? Наверное, в душе подсмеиваетесь — ни книг не знает, ни кинокартин, чтоб о театре поговорить, так она всё, как кулик, про своё болото.
Алёша взял Анну за руку, крепко пожал и ничего не ответил. У Анны где-то к самому сердцу вдруг подошла тёплая волна, и она радостно, не веря самой себе, засмеялась громко и беспричинно, побежала, плавно взмахивая длинными тонкими руками, к синей полоске реки, не оглядываясь, но чувствуя, что её догоняют.