Любовь, если она есть, нельзя утаить.
Я за ним, за ним…
— Андрей…
Прижимаюсь лицом к его лицу. Ласкаюсь, шумно и часто дыша. Дрожащими пальцами тепло кожи впитываю.
— Тата…
— Поцелуй меня, — умоляю, лихорадочно губами касаясь. — Крепко-крепко… Андрюша…
Рывком на спину опрокидывает. Притискивая ладонью горло, долго смотрит в глаза. У него там тоже буря. Разворотила. В приглушенном свете ламп мерцают неприкрытые чувства.
— Что ты творишь? Что творишь? — вопрошает на эмоциях грубым сиплым тоном.
Я лишь слабо головой мотаю. Он резко вздыхает и сдается. Целует так, что дышать забываю. Все ему отдаю. В эту минуту ничего не жаль. Даже жизни, которая без кислорода невозможна.
Ладонь Рейнера смещается мне на грудь. Разительно мягко оглаживая жаждущую внимания плоть, замирает под ней на ребрах. Там мое сердце ему отдается. Выламывает кости и мышцы. Не могу контролировать. Барабанит изнутри. Все щиты срывает.
Я твоя. Твоя.
Сегодня первый раз полностью. И в последний.
— Последний раз… — выдыхаю ему в губы.
Рейнер издает какой-то животный рык и кусает меня. До боли, но почему-то все же не настолько это больно, как внутри.
Его хватка становится еще жестче. Больше этому не возмущаюсь. Мне нравится. Именно так. С ним.
Омут Рейнера…
Утонула. Выныривать не хочу, хоть и знаю, что надо. Должна… Завтра.
— Все равно моей останешься, — хрипит Андрей, замирая лицом в районе моей ключицы. — Рви. Ломай. Режь. Ничего не изменится. Всегда моей будешь. До смерти. А может, и там… После. Ты, мать твою, понимаешь? Что творишь?
— Не могу иначе… Прости… Прости, пожалуйста, — обхватывая ладонями его лицо, соскальзываю ниже по кровати, чтобы поравняться. Судорожно целую везде, куда попадаю. — Я тебя тихо… — …любила. — Но всем сердцем… Задержи это… Сейчас…
Андрей сдавленно матерится и продолжает меня раздевать. Знаю, что просить остаться не станет. Он изначально не просил. Не в его это характере. Когда чего-то хочет, берет и делает. Действовать разговорами ему сложно. Чаще, напротив, только хуже делал, когда решал что-то озвучить.
Мой грубиян… Дровосек. Дуболом Рейнер. Мой.
Жалит и сводит с ума прикосновениями. Следы оставляет. Уже оставил… Зарубцевались. Жить, как раньше, не позволят. Я уже другая.
Этой ночи нам обоим мало будет. Он меня всю запятнает. Каждый участок моего тела. Я не против. Только за. Всеми фибрами души. Теперь мне ничего не страшно и не противно. С ним любую любовь принимаю. Самые откровенные и грязные формы. Кайфую от этого не меньше, чем сам Андрей. Осознание единения до сладострастной дрожи доводит. Его власть надо мной не унижает. Она дарит безумное наслаждение.
Когда входит в меня, плачу и дрожу. Не могу сдержаться. Он это понимает правильно. На миг застывает. Гладит лицо, стирает горячую влагу. И целует. Не торопится двигаться, а я тороплюсь.
— Трахай меня… Трахай меня, пожалуйста…
И он трахает. Сначала томительно и нежно. Затем быстро и грубо, выбивая гудящие стоны и крякающие охи. Потом обратно мучительно медленно. Даже когда кто-то из нас кончает, не останавливаемся. Меняется темп и амплитуда, но полностью движения не прекращаются. Этот процесс длится бесконечно. Семя вытекает из меня, моей собственной смазки становится все больше и больше. Но остановиться не можем.