— Должен напомнить: меня не стоит злить…
— Не злить тебя? — даже договорить ему не даю. — А меня, значит, можно? Меня можно? Барби все стерпит. Так, да?
Андрей чуть наклоняет голову. Из-подо лба темным взглядом пронизывает. Оставаясь на месте, делает глубокий вдох и неторопливый выдох.
— Я этого не говорил.
— Не говорил. Но…
— Что? Договаривай.
Я должна подумать о том, чтобы закончить разговор, не разжигая сражение. Потому что он явно готов нападать. Вот только… Я тоже настроена навстречу ломиться.
— У вас с Асей… что-то было, да? — спрашиваю, не сдержавшись.
Внимательно прослеживаю за тем, как выразительно поднимаются и опадают на вздохе плечи Андрея. Он сглатывает и начинает двигаться. Не ко мне… Открывая окно, хватается за сигареты.
— Тебя это волнует? — интересуется с поразительным спокойствием. Глубоко затягивается. Выдыхая сизую дымку, с тем же губительным безразличием рассекает застывший между нами воздух: — Ревнуешь?
Этот вопрос — выстрел в лоб. Мозги вышибает.
— Ревную? Конечно же, нет. С чего бы… — управляю своим голосом, чтобы звучать не эмоциональнее самого Рейнера. На ходу соображаю, как правдоподобнее соврать. Потому что, да… О Боже, я ревную… — Меня просто подобное возмущает. Это мерзко. Ты еще хуже, чем я предполагала.
— Что именно тебя возмущает? Что у меня, блядь, до тебя бабы были?
— То, что ты спишь с прислугой.
Чувствую, что его злость разбирает. И он, конечно же, смеется. Грубо так, хрипловато и отрывисто.
Мою напряженную спину заметная дрожь ломает. Воспаленные глаза увлажняются.
Не определяясь с вариантами поведения, решаю зеркалить Андрея. Издаю какой-то натужный и горький смешок.
— Ерунда, да? Для тебя? Может, Ася так же с тобой жила, м? Утоляя твою блядскую натуру, когда тебе только вздумается? — сама не верю, что произношу нечто подобное. — Понарошку любовь крутили? Во сколько обошлась?
Рейнер испытывает мои нервы затяжной паузой. Ухмыляясь, молча докуривает чертову сигарету до самого фильтра. Ему будто нравится, что я злюсь.
Сволочь!
Стискивая кулаки, зубы сцепляю и приказываю себе сдерживаться.
— Блядскую? — пожимает плечами. — Ну да, блядствовал. С этой… Асей пару раз было. Ничего серьезного. По пьяни нагнул несколько раз. Сама подвернулась.
Он намеренно шокирует меня таким отношением к людям, к женщинам? Отсутствием какой-либо совести!
Как мне теперь Асе в глаза смотреть? Мне неприятно, и это еще очень-очень слабо сказано. Я понимаю, что не имею никакого права злиться. Ни на Асю. Ни на Рейнера. Но разумные выводы совершает сознание. А с чувствами что делать? Ими ведь так трудно управлять. Невозможно…
— Идем в душ, — на этом предложении, произнесенном самым обыденным тоном, словно просыпаюсь.
Выныриваю из топкого болота эмоций. Пытаюсь ответить столь же бездушно.
— Ты иди. Я пока конспект повторю.
— Обижаешься?
— Нет, — незаметно перевожу дыхание. — Зря я вообще спросила. Это… Это не мое дело, — сама себе киваю и, опуская взгляд, направляюсь к столу.
— Если спросила, значит, тебя это волнует, — прилетает сделанный Андреем вывод.
Дергаю кресло резче, чем следует, но опускаюсь в него с выдержанным спокойствием. Открываю тетрадь. Смотрю в нее и ничего не вижу.