Граф Нортгемптон предстал перед ротой.

– Французы считают нас грубыми, невежественными головорезами! И они правы!

Воины криком выразили одобрение. Граф поднял меч.

– Их рыцари наедут на нашу пехоту, чтобы убить нас. Вы, лучники, заставите их истекать кровью, а потом мы будем их резать, пока эта проклятая река не покраснеет. Убивайте их и продолжайте убивать, пока они не взмолятся о пощаде, и тогда убивайте их еще малость! За дело!

Над широким водным простором волной взмыли воинственные крики, будто готовая грянуть летняя гроза.

Обвязав рукоятку меча и запястье кожаной петлей, сэр Гилберт улыбнулся.

– Мой змеиный узел. Я не упущу свой окаянный меч из-за того, что извивающиеся французы обольют меня кровью. Удачи тебе, Томас.

– И вам тоже, сэр Гилберт.

Через три часа после рассвета, восемь часов спустя с полуночи, в день Святого Варфоломея сэр Реджинальд Кобэм с графом Нортгемптоном и сэром Гилбертом Киллбером построили колонну из сотни латников. Перед ними сотня лучников Элфреда развернулась длинным строем в десяток шеренг по десять человек в шеренгу по всей ширине брода.

И, подняв луки над головой, чтобы сохранить тетиву сухой, они побрели в воду.

Приливное течение старалось сбить их с ног; на самом мелком месте люди брели по колено в воде, для остальных глубина была по пояс. Они ругались и ворчали, но держали строй, как могли. В трех сотнях ярдов от берега их накрыли первые арбалетные болты. Блэкстоун и остальные лучники еще не могли нацелить свои луки в глубокой воде, и, беззащитные, должны были погибнуть первыми. Дополнительная высота вала обеспечивала генуэзским стрелкам дополнительную дальность, первый залп выкосил человек двадцать-тридцать. Их тела повалились на соседей, сбивая с ног, они забултыхались, и их вместе с трупами вынесло на стремнину. Одни кричали, другие изрыгали проклятия.

– Не останавливаться! Не останавливаться! – крикнул кто-то.

Место павших заняли другие, заполняя пробелы в рядах – подстегиваемые не столько отвагой, сколько стремлением побыстрее выбраться на сушу. Здесь они как на ладони и совершенно беспомощны, здесь их ждет только смерть.

Обитые железом болты зажужжали в воздухе, Блэкстоун инстинктивно пригнулся и услышал, как они врезаются в деревянные щиты латников позади с нестройным стуком, как пара десятков пьяных дятлов.

– Быстрей, Христа ради, быстрей, – понукал себя Томас. «Милый Боже, не дай мне умереть… не дай мне умереть… не здесь… не так».

Сосед Блэкстоуна вдруг опрокинулся навзничь с болтом, врезавшимся ему в лоб с тошнотворным хрустом. Слишком много лучников гибло. Роджер Окли вырвался вперед.

– Пошли, ребята, пошли!

Своим рывком он увлек за собой человек тридцать с малым, заставив мышцы их ног преодолевать сопротивление воды. Хватая воздух ртом, лучники устремились вперед, подгоняемые изнурением и страхом. Падало все больше людей. Всплески их тел следовали так же стремительно, как ужасающий, безжалостный жужжащий вихрь, проносившийся мимо уцелевших. «Слишком много потерь! Нам ни за что не добраться! Любезная Матерь Божья, прости меня». Рассудок Блэкстоуна изводил его перспективой погибнуть в реке. Он просит о несбыточном.