– Вы долго еще? – Диймар пытался открыть окно, но рама попросту отвалилась от откоса и осталась у него в руках. Он сел на подоконник, собираясь перекинуть ноги внутрь дома. Очевидно, чтобы обойти маму, замершую в дверях. – Мне-то все равно, а у вас со временем вроде как напряженка и вопрос жизни-смерти.

– Идите, от меня сейчас все равно мало толку, – сказал Митька.

Карина перемахнула через подоконник. Дом был большой, наверное, когда-то очень красивый и уютный. Но сейчас даже рассмотреть толком ничего не получалось. Омертвелость лезла в глаза.

– Лестница там, – буднично сообщил Диймар. – Отец в кабинете на втором этаже. Он тогда проводил нас с Радмером и няней на станцию, а сам вернулся и, похоже, собрался работать, но тут… – Он махнул рукой.

Лестничные проемы соединялись площадкой типа мини-холла. В сад выходило окно-эркер, возле него стояло кресло. Можно сесть и любоваться цветущими деревьями и морем. Карина поискала глазами Митьку. Он еще раз осмотрел охотника и оборотня, покачал головой. Потом потянулся, закинул обе руки за голову, сцепляя пальцы на затылке, и уставился в сторону моря. Деревья заслоняли воду, конечно же, но даже сквозь омертвение можно было слышать плеск живых волн. Сейчас Митька не казался таким сильным, как обычно. Даже таким нависающе-рослым не казался. Но все равно это был он. Какая, в конце концов, разница – сильный, слабый, больной, здоровый. Был бы живой, а все остальное поправимо…

– Видела бы ты себя, – сказал прямо ей в затылок Диймар, – такое лицо, прям хоть картины пиши. – Это прозвучало зло и обиженно. – Все же ты его… любишь, да? А я – так, для пробуждения эмоций в растущем организме…

– По-прежнему не могу ответить на этот вопрос, – честно сказала Карина, пропуская подколку мимо ушей, – я не знаю, люблю ли я его. Я запретила себе чувствовать вообще. Задавила, заткнула в себе все. Если буду чувствовать, то сойду с ума. Потому что он умирает. Какая, блин, любовь, я ничего не знаю о ней, но знаю, что если он умрет, то умру и я. Это не ах-ах, любовь-сердца-амурчики, а просто биология. Было живое, стало неживое.

Диймар молчал, стиснув челюсти и глядя туда же, куда сейчас смотрели Карина и Митька. В сторону моря, на живой океанский простор сквозь грань омертвения.

– Люблю не люблю, развел ромашку. – Голос Карины сел, слова закончились. – Надоело повторять. Все. Понимай, как хочешь, Диймар Шепот.

Тот отвернулся от окна и поплелся наверх. Карина тоже оторвалась от созерцания и размышлений, чтобы потащиться за ним, замедляясь с каждым шагом.

Впрочем, путь их был очень коротким.

Улвер Коррэн Шепот действительно омертвел в странном положении. Одна нога – на столе, словно он быстро бежал и огибать предмет мебели было недосуг, вторая – на полу, руки приготовились распахивать окно. Он был в рабочей одежде – то ли свитере, то ли толстовке – и штанах. Из-под капюшона на лицо спадали прямые волосы. Должно быть, при жизни Улвер Коррэн Шепот был блондином.

Диймар сглотнул.

– Почему ты хочешь вынести именно отца? – спросила Карина, избегая произносить слово «тело» или «труп». – Не маму?