Как это ни странно, но ожоги мои почти не болели — может, суп был действительно не очень горячим?
Возникла пауза — кто сидел, кто лежал — и все думали о смысле жизни. Включая обожравшуюся ворону, которая растопырилась на песке и тяжело дышала.
— Света меня зовут, — вдруг сказала женщина. — Кандидат биологических наук.
— Владимир, — откликнулся я. — Тоже кандидат, но совсем других наук…
— Ученые, бли-ин… — прохрипел Серёга. — А я на докторскую пошёл, но на предзащите затоптали гады!
— Не признали юного гения! — хмыкнул я. — Ретрограды, ревизионисты хреновы!
— Традиционалисты, — поправил Серёга. — Нет у людей полёта… Света, можно с вами на «ты»?
— Ну, рискни…
— Мне терять нечего! А что ты имела в виду под падением к твоим ногам? Причем в каком-то определённом месте, а?
— Да ничего я не имела! Просто чайки же всегда голодные. В море им нельзя, а у них инстинкты. Наверное, сейчас идёт отбор — выживут те, кто сможет обходиться без хватания добычи с воды. Но их же тянет, они же чайки… А там эти верхоплавы — почти всю популяцию извели! Теперь, похоже, сами вымирают — птицы кончились. Но туда им и дорога — уроды какие-то инопланетные!
— И ты кормишь чаек, чтоб они в море не летали? — сообразил я.
— Да разве их накормишь…
— Погодите, — привстал на локте Серёга, — ты, значится… Я, значит, от избытка чувств паду к твоим ногам, а ты, значит, меня чайкам скормишь, да?
— А что, ты большой, — пожала загорелыми плечами женщина. — Тебя им надолго хватит. Но лучше на той стороне — я их к одному месту кормёжки приучаю.
— Какой цинизм…
— Причём тут цинизм?! Сейчас речь идёт о судьбе популяции! Если она по численности перейдёт порог резистентности, то уже не восстановится, и чаек здесь не будет. Нужно продержаться, пока станет репродуктивным нынешний молодняк. И следующее поколение надо проконтролировать. Они быстро учатся, но инстинкты часто оказываются сильнее.
Я просто не смог удержаться, чтоб не добить окончательно своего гордого одноклассника:
— Да ничего страшного, Серёга! Мы им только что верхоплава скормили. Света мастер своего дела — она тебя совсем не больно зарежет!
— Спасибо друг! — безрадостно сказал Серёга. — Я, между прочим, уже лет семь психотерапевтом и психоаналитиком подрабатываю. И дипломы у меня есть, и корочки! Так что ты мне ничего нового о людях и женщинах сообщить не сможешь — не пыжься! А вот к Свете у меня есть вопрос…
— Ка-а! — вдруг сказала ворона и захромала к своему другу. — Ка-а?!
— Ой, ты ревнуешь, моя птичка? — тоненьким голоском возопил Серёга. — Ну перестань, ну чего ты?
Он хотел вновь погладить её пальцем по голове, но птица невежливо уклонилась и сказала:
— Ка-а!
— Цыц! — возмутился Серёга. — Не твоё дело!
— Ка-а… — обиделась ворона и понуро заковыляла обратно.
— Ладно, дамы и господа, — встрял я. — Давайте расставим точки над «i», поймём, как жить дальше. Кто кого кем будет кормить? И вообще!
— А вот это — здравая мысль! — слегка оживился Серёга. — Ты знаешь, чего я сейчас хочу?
— Похмелиться?
— Слушай, Вован, — похоже, он искренне обиделся, — в отличие от некоторых, я ещё не клинический алкоголик. Алкоголик, конечно, но не клинический. В общем, без опохмелки как-нибудь обойдусь. Меня истина интересует, правда жизни, так сказать! И, в отличие от некоторых, живу я не низменными инстинктами, а возвышенными исканиями!