Следующий день, потом ночь и опять день срывали с фундаментов станки, разбирали машинные отделения, грузили все это на платформы. Люди забыли, что есть смены, что бывают дни, ночи. К концу третьего дня, не выдержав, на завод пришла Антонина Петровна. Виктора еле отыскали в общей сумятице. Прибежав в проходную, он несколько минут разговаривал с матерью. Сообщил ей, что рабочие эвакуируются вместе с заводом.

— Иди, мама, собирайся. Сегодня в ночь отправка. Я к вечеру прибегу.

От неожиданности Антонина Петровна ахнула, заспорила было с ним, но он, всегда такой чуткий в обращении с нею, вдруг вспылил:

— Что ж, немцев ждать, что ль? Ради тряпок да дома… Как хочешь, я не согласен.

Встретив взгляд матери, он осекся и торопливо сказал:

— Устал я. Прости, мама.

Антонина Петровна понимающе кивнула и заторопилась домой.

— Смотри, Виктор, не задерживайся сам, — успела она сказать. — Не одни же мы!

Проводив мать, Виктор вернулся на завод и в недоумении остановился. За те пятнадцать минут, которые он провел с матерью, что-то изменилось, что-то произошло. Паровоз, пыхтя, уводил с заводского тупика недогруженные вагоны. Рабочие встревоженно толпились по всему двору. Человек пятнадцать военных копошились над какими-то ящиками. Не успел Виктор хорошенько осмотреться, как послышался голос парторга, сзывающего рабочих к проходной.

В тяжелом молчании было выслушано сообщение об ухудшении положения на фронте и решении ускорить эвакуацию.

— Одним словом, товарищи, эшелон скоро отправляется. Все внесенные в списки эвакуируемых должны к шести вечера быть на месте. Эшелон формируется на «Товарной-2». Для перевозки выделены автомашины. Ну…

Директор наклонился к парторгу, что-то шепнул. Тот кивнул.

— Ребята, — опять раздался его голос. — Ни минуты терять нельзя. Всем немедленно покинуть территорию завода.

Сотни глаз смотрели на парторга, сотни сердец бились напряженно и тяжело. Сзади все подходили и подходили — из цехов, из машинных отделений, от складов.

Для многих в стенах завода прошла вся жизнь. Сюда ребятишками таскали отцам обед, подрастая, становились за станки сами. Здесь же влюблялись… Завод вошел в жизнь и кровь, и теперь вот настало время его покинуть.

С минуту огромная толпа угрюмо молчала. Парторг сделал еле заметное движение руками: «Что ж поделаешь!»

И обширный заводской двор опустел. Цеха обезлюдели; у заводского тупика одиноко чернели брошенные станки и ящики с инструментом — не успели погрузить.

А через полчаса копавшийся в своем огородике слесарь Денис Карпович Ронин, выпрямившись, достал кисет с махоркой и стал свертывать цигарку. Внезапно в его глазах, обращенных к заводу, что-то дрогнуло и сам он замер. Высоченную заводскую трубу до половины закрыл неожиданный всплеск взрыва. Она, словно в раздумье, осела метра на два, покачнулась и стала заваливаться набок, все убыстряя и убыстряя падение. В следующую минуту Денис Карпович услышал грохот. Труба рухнула, под ногами задрожала земля. Выронив незажженную цигарку, Денис Карпович долго глядел на тучу дыма и пыли, поднявшуюся над заводом.