На сей раз Вальс не счел нужным даже пригрозить заключенному. Конвойные уже тащили Фермина по коридору, когда навстречу им попался секретарь коменданта. Проскочив мимо, секретарь затормозил на пороге кабинета Вальса и выпалил:

— Господин комендант, Санауха, врач из камеры Мартина…

— Да. И что с ним?

— Он говорит, что Мартин упал в обморок. Доктор опасается, что это что-то серьезное, и просит разрешения заглянуть в аптечку, чтобы поискать лекарства…

Вальс в гневе вскочил:

— И чего ты ждешь? Шевелись. Дай ему аптечку, и пусть возьмет все, что нужно.

У камеры Мартина, пока доктор Санауха оказывал писателю помощь, по приказу господина коменданта дежурил надзиратель, молодой парень не старше двадцати лет, впервые заступивший на пост. Предполагалось, что в ночную смену выйдет Ханурик, но вместо него внезапно появился неоперившийся новичок, казалось, неспособный управиться даже со связкой ключей и взвинченный куда больше заключенных. Около девяти вечера доктор, явно очень уставший, подошел к решетке и обратился к надзирателю:

— Мне нужно еще немного чистой марли и перекиси водорода.

— Я не могу отлучиться с поста.

— А я не могу бросить пациента. Пожалуйста. Марля и перекись.

Надзиратель нервно вздрогнул.

— Господину коменданту не нравится, когда не выполняют его инструкции до последней запятой.

— Еще меньше ему понравится, если с Мартином что-то случится из-за того, что вы проигнорировали мою просьбу.

Юный надзиратель обдумал положение.

— Шеф, мы не научились проходить сквозь стены и не собираемся крушить решетки… — увещевал его доктор.

Надзиратель коротко выругался и сорвался с места, со всех ног припустив к аптечке. Доктор Санауха остался ждать у решетки. Сальгадо спал второй час подряд, натужно дыша. Фермин незаметно подкрался к прутьям, отделявшим камеру от коридора, и встретился глазами с доктором. Санауха перебросил ему сверточек размером с колоду карт, обмотанный лоскутом ткани и перевязанный бечевкой. Фермин поймал его на лету и быстро нырнул обратно в тень в глубине камеры. Надзиратель, возвратившийся с медикаментами, которые просил Санауха, придвинулся к решетке тринадцатой камеры и настороженно посмотрел на неподвижный силуэт Сальгадо.

— Он при последнем издыхании, — пояснил Фермин. — Не думаю, что доживет до утра.

— Позаботься, чтобы он не протянул ноги до шести. На кой ляд мне сдался жмурик; пусть помирает, но не в мое дежурство.

— Будет сделано все, что в человеческих силах, — отозвался Фермин.

Поздно вечером, в то самое время, когда Фермин разворачивал сверток, который передал ему из коридора доктор Санауха, черный «студебекер» вез господина коменданта по дороге, спускавшейся от крепости Монтжуик к темным городским улицам, огибавшим порт. Шофер Хайме с особым старанием объезжал рытвины и прочие неровности, которые могли бы причинить неудобство пассажиру и нарушить течение его мыслей. Новый комендант не походил на своего предшественника. Прежний комендант имел привычку по пути заводить с Хайме разговор, а порой садился на переднее сиденье, рядом с шофером. Комендант Вальс обращался к нему лишь по необходимости, отдавая приказания, и крайне редко встречался с ним взглядом, разве только Хайме совершал ошибку, например, наезжал на камень или делал резкий поворот. Тогда глаза коменданта вспыхивали в зеркале заднего вида, как светляки, а лицо искажала недовольная гримаса. Комендант Вальс не разрешал включать радио, заявляя, что передачи, которые транслируются в эфире, оскорбляют его интеллект и вкус. Он также не позволял Хайме прикреплять к щитку фотографии жены и дочери.