— Зачем ты, Зоюшка, сердце тревожишь? Ничего не переменишь сейчас. Мертвых не воскресить, живым жить надо. Кто их предал? Был один человек, Фонарев его фамилия, струсил, побоялся за свою жизнь, указал на Василия. После каялся, на коленях перед нами ползал.

На околице села тогда стояла кузница. Мимо нее проходило шоссе — когда-то это была единственная хорошая дорога в степи. На ней и сейчас кое-где сохранилась брусчатка. На подъемах покоятся серые гранитные камни. Между ними растет трава.

Я часто ходила по этому шоссе. Свернув с него, надо было пройти нераспаханным взгорком метров двести. Серебристые стебли бессмертника царапают ноги, крошатся под ступнями сухие листья пепельной колючки. Вот это место. По углам большого прямоугольника хорошо видны оплывшие холмики. Кузница стояла здесь, но в нее угодила бомба и разнесла постройку. Ничего не осталось — четыре холмика по углам. И еще круглое темное пятно в центре — на нем не росла трава. Кузнечная печь прокалила землю, выжгла все живое в ней.

Почему Нагорный оказался в старой кузнице? Может быть, здесь он оборудовал тайник? Хранил оружие, взрывчатку? Или это было место встречи с партизанским связником? И кто знал, что Нагорный был тогда в кузнице, кто указал немцам? Жена? Наверное, нет, не могла она этого сделать. Фонарев? Какие отношения были у него с Нагорным? Откуда Фонареву было известно, что Василий находился в кузнице?

Я не могла найти ответы на эти вопросы. А людская молва указала на Фонарева. Наверное, не случайно. Фонарев, сын бывшего сельского лавочника, во время войны объявился в селе. Дружбы с оккупантами вроде бы не водил — работал охранником, как и Нагорный. Очевидно, он каким-то образом узнал о связях Василия с городским подпольем.

…С чердака кузницы Василий увидел крытую черную автомашину, остановившуюся у его дома. Видел, как из нее выпрыгнули эсэсовцы и торопливо вошли во двор. Он догадался, зачем пожаловали эти люди. Через узкое окошко ему хорошо были видны машина, солдаты. Они вывели из дома Соню.

О чем он тогда думал? Охватило его отчаяние или оставалась робкая, крохотная надежда? Когда шестеро врагов с автоматами в руках полукольцом стали приближаться к кузнице, он выстрелил. Один из эсэсовцев судорожно схватился за плечо. Василий недолго продержался: у него был пистолет и несколько патронов. Он расстрелял их все.

И сейчас, когда прошло уже столько лет после войны, я не забыла трагической истории Нагорных. И то, что я поступила в юридический институт, стала следователем, крепко связано с моими юношескими попытками узнать, как погибли эти люди, кто их предал.

В следственной практике редко бывают случайности, которые помогают, проливают свет на обстоятельства дела, способствуют выявлению новых доказательств чьей-то вины или, наоборот, невиновности. Об этом можно, очевидно, сожалеть, но полагаться на случайности не приходится. Хотя в книгах, фильмах, где героями являются следователи, подобные случайности происходят довольно часто. Мне на случайности не везет. Наша работа — поток будней, их бывает так много. Часто случается, что поиски истины — весьма отдаленная цель. Прежде чем доберешься до нее, проделаешь уйму работы неинтересной, казалось бы, даже ненужной, необязательной. Но лишь потом, когда все остается позади, когда цель достигнута, видна целесообразность всего проделанного. Сколько, скажем, времени уходит на планирование каждого следственного действия? А всего расследования? Кто это подсчитает?