— Валюша, не обращай на меня внимания. Выкарабкаюсь. Сдавай экзамены хорошо, это главное. Сдавай, доченька, хорошо экзамены, — повторяла Евгения Ивановна и уходила на кухню готовить дочери еду.

Выпускные экзамены Валя сдала неплохо, без троек в аттестате. Передохнув немного, по настоянию матери начала готовиться в медицинский институт.

— Станешь, Валюша, врачом. Хорошая это профессия. Меня подлечишь.

Но вступительные экзамены Валя сдала неудачно и по конкурсу в институт не прошла. Удар был тяжел. Уязвленное самолюбие не давало покоя. В школе всегда хорошо училась, а тут — на тебе, целых три балла не хватило для «пропуска» в студенческую аудиторию. Почему-то вечная «троечница» Зинка, ее подружка, сумела поступить в педагогический, а она споткнулась!

Что же дальше делать? Как жить? Не было рядом отца, некому было толково и уверенно ответить на все «как» и «почему».

— Не расстраивайся, доченька. Проживем как-нибудь. Вот вчера с работы отца звонили, назначили нам пенсию неплохую, — успокаивала ее Евгения Ивановна.

— Как-нибудь я жить не хочу и не буду… — взорвалась Валя. — Как-нибудь… Надо сразу становиться на ноги. Чтобы крепко шагать, не так, как ты, мамочка. Пенсию назначили… Проживешь ты на нее, как же!

Ее раздражали покорность судьбе и смирение матери, приходила непонятная злость на себя, на маму, школьных товарищей, ставших студентами. Завидовала Зинке. Но все же однажды приняла ее приглашение пойти в институт на вечер. Тщательно выбрала платье — хотелось доказать, что она ничем не хуже всех этих студенток. А захочет — уведет… вон того, самого видного парня. Ребят в педагогическом мало. Вот и уведет одного — назло.

— Зинок, посмотри, вон парень сидит, крайний справа. Не знаешь его? — шепнула она подруге.

— Который? Длинный тот, в пестрой рубашке, да? Ой, да толком я его не знаю. Эдик это. Бывший наш студент. То ли выгнали, то ли сам бросил, точно не скажу. А что, понравился, да? Стандартный пижон в джинсах. Не советую, не одобряю выбор, — шепнула Зинка. — Но если хочешь познакомиться — помогу.

…В тот вечер Эдик Ренский проводил свою новую знакомую. Они постояли у подъезда, поговорили о том о сем.

Ренский относился к числу тех молодых людей, которые оценивали жизнь по внешним ее признакам, причем имеющим отношение исключительно к нему самому. Некоторые способности к рисованию он посчитал талантом, призванием. Поступил на худграф пединститута. Учеба оказалась, однако, далекой от той схемы восхождения к славе, которую наметил себе Эдик. Учеба требовала труда, усидчивости, посещения лекций — это его не устраивало. Первые этюдные пробы показали, что художника из него не получится. На второй, летней, сессии он завалил два экзамена, разрешили пересдачу, но — увы! Эдик вынужден был с институтом расстаться.

— Работает пусть Алитет, он толстый, — заявил Эдик родителям. — Я и так проживу. Не волнуйтесь, предки, не пропаду.

Ренский стал завсегдатаем городского рынка — «толкучки». Покупал и перепродавал дефицитные товары: импортные джинсы, разрисованные рубашки, сигареты, зажигалки, меховые шапки. Его замечали среди иностранных туристов, вертелся он у гостиниц. Изредка Эдик объявлялся в институте с объемистым портфелем, предлагал своим бывшим однокурсникам американские сигареты, жевательную резинку, девушкам — импортную парфюмерию. Цены назначал такие, что одолеть их с помощью студенческой стипендии, без родительских денег, было не под силу.