Сабуров не пропускал ни одного слова, припоминая вычерченный Касьяновым план той местности, где старший уполномоченный ходил по следу шатуна вместе с Кочегаровым. Приметы совпадали, пасечник говорил правду.

— Но почему, интересно, вы считаете, что Соколовский именно там, а не в другом месте? — спросил Сабуров.

— Больше ему нигде не схорониться, — убежденно ответил пасечник. — Поимей в виду, он не захотел жить в старой землянке, которую мы с твоим товарищем нашли. Почему? Потому — хучь и я ее нашел случайно, без следа того — и не приметил бы, но однако ж — приметил. И другой мог приметить. А когда медведь роет берлогу на заметном месте? Когда он ничего не боится. А Ваньке, коль он сбежал, есть чего бояться! Это факт. И дальше — медведь, коли хочешь, к своей берлоге иной раз задом пятится, штоб след спутать. Но ить то-медведь! А рази Ванька — медведь? Он ото всех зверей хорониться учился, его за пятиалтынный не купишь. Нет. То-то и оно. А медведь…

Сабуров, боясь, что Кочегаров снова пустится в рассказ о повадках медведей и прочей таежной живности, вдруг сказал с нарочитой уверенностью:

— Не верю я, чтобы Соколовский туда забрался, на этот, как вы говорите, дьяволов палец.

— Во-во! — охотно подхватил Кочегаров. — И я поначалу думал: на кой черт ему это место? Однако ты меня не перебивай — я постарше тебя… — возразил он с видимым неудовольствием. — Молодой ты меня еще учить!..

Сабуров постарался не улыбнуться.

— Теперь вот. Ванька-то ко мне приходил! А раз он у меня был, то и шастает, значит, где-то недалече. По зимней тропе много не набегаешь! Где? Только там — больше негде.

— Нет, не думаю, — возразил ему Сабуров, чтобы убедиться в уверенности старика.

— Еще слушай. Когда Ромка Соколовский жил тут — гореть ему в аду, коли уж помер, — то он награбленное золотишко, да корешки женьшеня, да всякое такое добро куда прятал? Уж мы-то за ним как ни следили, а на-ко — выкуси! А раз, когда мы все-таки с Сенькой ему в хвост увязались — чуть обоих не порешил. Где это было? А вот где…

Сабуров подал ему свой блокнот. Подрагивающей от слабости рукой Кочегаров зажал карандаш, и на бумаге стали вырисовываться горы, водопад, Тайменка, «дьяволов палец», кедр, где в прошлый раз он стоял вместе с Касьяновым, ущелье, расселина, даже опад-ная колодина, похоронившая Валета.

Наконец пасечник в самом узком месте, против водопада, решительно поставил крестик и сказал:

— Тут.

— Что тут?

— Переход на палец.

— А если…

— Роман тут от нас тогда пропал, как утонул.

— Не понимаю. Почему именно тут?

— Где вам понять! — с досадой буркнул больной и попросил позвать врача.

Сабуров подумал, что ему стало плохо, но не уходил, заинтригованный крестом на бумаге. Врач появился, но без лекарств.

— Подай-ка мне еще стакан твоей жженки, — потребовал больной, словно он здесь был хозяин.

— Какой… жженки? — удивился врач.

— Воды, говорю, стакан подай, воды, — повторил раздраженно Кочегаров. — Жженки!.. Дождешься от вас жженки, как же…

Через минуту пасечник держал в руках стакан чистой воды и лукаво смотрел на Сабурова. Предвкушая эффект, старик картинно отвел в сторону руку со стаканом и предупредил: