Доктор Редферн покачал головой.

— Слишком сыро. С моим-то ревматизмом.

«Зачем страдать от непрестанной боли? Почему бы не попробовать мазь Редферна?» — процитировал чертенок в голове Валенси.

— Нужно вернуться в Порт Лоуренс, прежде чем начнется дождь. Генри очень сердится, когда пачкается машина. Но я приеду завтра. А тем временем вы введете Берни в курс дела.

Он пожал ей руку и мягко похлопал по плечу. Получи он намек, то поцеловал бы Валенси, но она не поддержала его. Не потому что не хотела. Он был довольно ужасным и шумным… и… и… ужасным. Но что-то в нем ей нравилось. Она тупо подумала, что возможно, ей бы понравилось быть его невесткой, не будь он миллионером. Итоги подведены. А Барни его сын и… наследник.

Она перевезла его на материк на моторке, посмотрела, как роскошная фиолетовая машина удалялась через лес, с Генри за рулем, считающим, что все, что вне закона, не стоит внимания. Затем вернулась в Голубой замок. То, что она должна сделать, нужно сделать быстро. Барни мог вернуться в любой момент. И уже собирался дождь. Она была рада, что больше не чувствует сильной боли. Когда вас постоянно бьют дубинкой по голове, вы естественно и милосердно становитесь более или менее нечувствительным и тупым.

Она постояла возле камина, словно увядший цветок, побитый морозом, глядя на белый пепел последнего огня, который сиял в Голубом замке.

— В любом случае, — устало произнесла она. — Барни не беден. Он может позволить себе развод. Очень хорошо.

Она должна написать записку. Чертенок в мозгу рассмеялся. В каждом прочитанном ею романе жена, убегающая из дома, обязательно оставляла записку, приколотую к диванной подушке. Не слишком оригинальная идея. Но следует оставить что-то объясняющее. А что может быть лучше, чем записка? Она рассеянно огляделась, ища, чем написать ее. Чернилами? Их не было. Валенси ничего не писала с тех пор, как поселилась в Голубом замке, все хозяйственные меморандумы составлял Барни. Для этого было достаточно и карандаша, но и тот куда-то пропал. Валенси в раздумье подошла к двери в комнату Синей Бороды и толкнула ее. Она смутно ожидала, что дверь окажется запертой, но та легко распахнулась. Никогда прежде она не пыталась открывать ее, даже не знала, запирал ли ее Барни обычно или нет. Если да, то открытая дверь означает — он был очень расстроен, забыв об этом. Валенси не осознавала, что совершает то, что он просил не делать. Она просто хотела найти, чем написать записку. Все ее умственные силы сосредоточились на словах, которые нужно написать ему. Она не испытывала ни малейшего любопытства, заходя в пристройку.

На стенах не оказалось прекрасных женщин, подвешенных за волосы. Помещение выглядело вполне мирно. В центре стояла маленькая железная печка с трубой, протянутой через крышу. В одном конце — то ли стол, то ли прилавок, заваленный посудой необычного вида. Без сомнения Барни использовал ее в своих пахучих операциях. Наверное, химические опыты, вяло отметила она. В другом конце находился большой письменный стол и вертящийся стул. Боковые стены заставлены полками с книгами.