Опять палаты, только немного иные. Обстановка попроще — простые белые стены, на которых висит оружие, длинный стол с простенькой скатертью. Ни тебе парчи или заморских доспехов. За резным стулом, покрытым медвежьей шкурой, сидит седобородый старик с морщинистым лицом. Вот только глаза у него отнюдь не старческие, буравят тебя — и будто видят насквозь, как рентген. Только сейчас он смотрел вроде на меня, но его мысли витали где-то далеко. Простой кафтан, лысая голова, только на пальце массивный перстень и золотой кубок в руке. Опять этот мой странный сон, в комнате с полупрозрачными стенами. За ними, кстати, узнаваем Киев, только совсем другой — более компактный, и Успенского собора нет. Человек будто очнулся и обратился ко мне.

— Поганый, да вроде как мой потомок! Век живи — дураком помрёшь, — прошамкал этот уже достаточно пожилой человек, — Ну рассказывай, с чем пожаловал?

Выдаю князю уже стандартную историю — про миссию, что предки дают мне советы, и так далее. Он внимательно меня выслушал и задал странный вопрос.

— Чую я, что ты из гораздо более далёких времён. Вот скажи, меня помнят потомки?

— Конечно, Ярослав Владимирович. Правда, Русь сейчас разделилась на три державы. У нас вы один из самых известных и почитаемых князей. Во второй стране, так вообще чуть ли не главный герой народа. Только там сейчас все восхваляют какого-то грязножопого селянина, мелкого подлеца, предателя и убийцу. А про вас стали забывать.

— Это как можно сделать героем державы мелкопакостного селюка? — чуть не подпрыгнул на троне Ярослав Мудрый.

— Ну, так страну давно бояре разделили на вотчины. Селяне же хоть глупые, немытые, неграмотные — но горластые и сплочённые. Вот и получилось, что меньшинство из смердов, и их кукловодов, навязывают волю и перековывают в свою поганую веру грамотное, но разрозненное большинство. Ещё и ляхи, германцы и аглицкие немцы подливают маслица в огонь, дабы легче было державу разворовывать. Народ постепенно тупеет, а умные бегут из страны. Раньше это была богатая держава с красивыми людьми. Сейчас же везде упадок и сплошные вырожденческие рожи, вылезшие с хуторов, которые учат горожан, как надо жить. Сами же — где жрут, там и гадят. Засрали державу, Ярослав Владимирович.

— Печально слышать мне такие новости. В мою бытность было иначе. Я, может, и не самый великий воин, но всех этих ляхов с уграми и прочими печенегами вот где держал! — князь сжал кулак, обнажив пигментные пятна на коже, — И не всегда войной. Умнее надо быть, и хитрее — чтобы больше пользы державе своей приносить. Вот скажи мне, потомок, кто-то у вас в будущем помнит брата моего, Мстислава Тмутараканского?

Нет, — отвечаю, пытаясь вспомнить, кто это, — А вот вы на памятнике к тысячелетию Руси в Новгороде точно изображены.

Князь аж крякнул от удовольствия.

— А ведь мы с ним разделили державу. Вернее, многие думали, что он меня победил. Мстислав правил по левому берегу Днепра, а я по правому. Да и то — я тогда больше на севере жил, города новые основывал, торговые союзы для Новгорода и Смоленска заключал. Детей своих правильно женил и замуж отдавал. Только Анька, дурра, взбрыкнула — мол, хочу быть королевой французской. И ведь пришлось отправить её в далёкие земли, так и не знаю, как она там.