– Виктория… это… что?!
– Это всё, Лю. Трое суток любви. И ты сделала великое дело. Благодарю тебя за всё.
– Вика?!
Вошёл грузный Пётр.
– Петя, эту девушку отвезёшь к ней домой.
– Вика-а-а-а-а! – завопила Анна, к любимой бросаясь.
Но Пётр шагнул наперерез, сгрёб одним движеньем медвежьим, вынес за дверь. За дверью Анна завопила отчаянно.
– Одежда её. – Виктория сигаретой указала.
Анфиса забрала, вышла, притворив дверь.
– Вот так, – проговорила Виктория, бросила недокуренную сигарету в пепельницу, прыгнула на кровать, навзничь откинулась, раздвинув бёдра, вставила себе средний палец во влагалище, ресницы густые прикрыв.
– Да, да, да.
Замерла, себя трогая жадно.
– Не т, нет, нет.
И расхохоталась. И замолотила пятками по простыне. Потом, ноги и руки раскинув, замерла, словно уснув.
Очнувшись, взяла айфон, набрала на три года позабытый номер. Откликнулся мужской голос:
– Неужели?!
– Да, Борис.
– Я не верю.
– Всё позади.
– Всё? Всё?? А золотая клетка?
– Да. Да, да, да!
Расхохоталась, по простыне ёрзая.
– Виктория… божественная… это же было…
– В другом веке.
– Эти три года… господи… они как тридцать лет!!
– О да. Мир изменился, Борис.
– Вы же мне тогда так сногсшибательно отказали! Золотая нить! ХХХ! Вы написали роман?
– Да!
– Великий?
– Да.
– А можно…
– Да!
– А мы с вами…
– Да!
– Когда?
– Хоть сегодня. Хоть сейчас. Где вы?
– Я… мы с Юленькой и Саидом окопались в деревне… в деревеньке… тут, по Калужскому. Милое место, леса. Никого. Уединённость, уединённость… Живу по-деревенски, как Тао Юаньмин. Хризантемы только не выращиваю. Как писал Мамлеев: кур у нас много и дров. Читаем друг другу стихи, созерцаем, ебёмся. Вакцину нам трижды подвозили. Есть два пулемёта… Виктория! Божественная!! Если б я был mokro-блогером, написал бы:
Теребя себя, Виктория рассмеялась:
– У вас так, увы, не получится! Послушайте, яркий Boris, скиньте мне на моб адрес вашей деревеньки, я пришлю за вами броневик. Он сперва в Москву заедет, потом к вам. И доставит вас ко мне.
Через три часа и двадцать одну минуту Борис, дважды оросивший освобождённое лоно Виктории, лежал рядом, оплетя её сильными волосатыми руками и ногами и в упор разглядывая лицо:
– Вы похудели. И стали ещё притягательней. И глаза… это невероятно…
– Да. И глаза.
Виктория потрогала его бороду.
– А вы забородатели, поэт.
– Деревенская жизнь! Изба-старуха челюстью порога…
– Жуёт пахучий мякиш тишины.
– Я бы и сейчас проиграл вам! Но вы уже моя!
Он сжал её в объятьях.
– Не душите… признаться, я измождена половым актом… отвыкла.
– Три года без мужчин! Вика! Из вашей воли можно выковать Эскалибур.
– У меня всё горит внутри… новое чувство после воздержания.
– Простите, милая, но я три года изнывал от желания.
– В обществе Юленьки и Саида? Литры спермы?
– Вика, вы не сравнимы ни с кем!
– Хотите ещё меня или послушаем роман?
– Вика, а можно глоток вина?
– Нет, Борис. Категорически – нет! Литература и есть вино. Вино – потом.
– Вы правы. Сохраним остроту чувств.
– Сохраним чистоту чувств. Предупреждаю: как прозаик я взяла псевдоним.