Она вопрошающе посмотрела на священника, но тот молчал. Тогда самка решила пришпилить свой аргумент получше:
— Распространение электроэнергии должно быть весьма угодно церкви и ее служителям, раз это сам Всевышний сияет в лампочках!
Сьера Бальдур опять ничего не ответил. Означало ли это, что она приперла его к стенке? Вовсе нет! Лисица не заметила, что, пока она говорила, священник вытащил из чехла нож и спрятал его в той руке, которая была поближе к пещерной стене.
Затем он ласково спросил:
— А что, голубушка, ты полагаешь, сияние из этих твоих электролампочек способно проникнуть в душу человеческую?
И прежде чем она успела ему ответить, сьера Бальдур одним махом по рукоять вонзил в грудь лисицы нож.
Он приподнял лису на лезвии ножа и заглянул в ее потускневшие глаза. Зрачки подернулись пленкой, словно горные озерка в первые зимние заморозки, но сьера Бальдур видел только одно: наконец-то она сдохла по-настоящему.
Лисье тело безжизненно свисало вниз, и сьера Бальдур заметил, как ее шкура странно отставала от мяса. Так обычно бывает с заговоренным зверьем, а еще с той ночи, когда она играла с его рассудком, разделясь на четыре разные лисы́, он заподозрил, что так оно и есть — она вредительница, подосланная ему чьим-то колдовством. Однако же хитрая уловка священника заманить ее в разговор сработала. Тот, кто заговорил лисицу, поступил неосторожно — слишком много от самого себя вложил в нее и нечаянно через нее «проговорился». Французское словечко, оброненное лисой в конце аргументов о светогороде, выдало ее с головой. И у священника теперь не осталось ни малейшего сомнения — он точно знал, кто наслал на него эту чертову шельму.
Все признаки указывали на то, что лисицу против сьеры Бальдура заговорил его собственный старший брат Валди, или Валдимар Скуггасон, — придурок-префект из Фьорда. Этот выскочка так и не смог простить сьере Бальдуру то, что, овдовев, их мать Науль пожелала жить в доме сына-священника, забрав с собой и все отцовское наследство — само собрание псалтырей старого Скугги Харальдссона[10] из Сёйрар! Да, она не посмотрела на то, что ее Бальдур по заграницам не ездил и все свое образование получил в исландской семинарии.
Снимая с лисы шкуру, священник обдумывал месть брату Валди. Уложив зверька спиной кверху, он разрезал шкуру вдоль хребта — от шеи до самого хвоста: «Уж он у меня за это поплатится!». Сьера Бальдур сунул обе руки по бокам тушки, пропихивая пальцы между мясом и шкурой и стараясь оставлять жир на шкуре: «Я подам на него в верховный суд за покушенье на убийство!». Подрезав кругом шкуру по самому концу лисьих лап, священник вытолкнул из кожи переломленные в суставах лапы зверька, а потом, протиснув указательный палец под кожу на лисьей морде, ногтем отодрал от черепа нос: «Проклятый фанфарон! Ты попадешь у меня на виселицу!». И он тянул, скоблил и дергал до тех пор, пока не оторвал зверька от его бурой шубки.
Раздевшись догола, он соскреб с лисьей кожи жир, натерся им с головы до ног и натянул на себя лисью шкуру. Та оказалась настолько просторной, что передние лапы достали до пола пещеры. Вид у валявшейся теперь на камнях освежеванной самки был невзрачный — голая, словно выкинутый из материнской утробы зародыш. Священник протиснул два пальца в грудную клетку зверя, оторвал лисье сердце и положил его себе на язык.