– Так вот, Паулино, меня моя страна родная ржавой трубой в детстве переехала. И шрам от нее навсегда остался. А я из-за этого, может, всю жизнь комплексую.

– Врешь, – моментально отбил Бокренок.

– Почему вру? Я в «Артек» потом бесплатно ездил. В дружину «Лесная».

– Из-за шрама?

– Из-за личных успехов и достижений.

– Ты? – удивился Данила.

– А чего? – взбодрился Сыроед. – Им же надо было иногда кого-то рабоче-крестьянского отправлять. Не всё ж своих сынков. Вот меня и отправили. В международную смену, между прочим. На детский фестиваль «Пусть всегда будет солнце!». Я там впервые иностранцев увидел. Нет, Бокренок, вот теперь вру, – поправился он. – Первый раз – в Москве в метро. Меня мать в цирк повезла, а в вагон негр вошел. Мама говорит: «Уступи ему место, сынок». Я ее спрашиваю: «Зачем?» А она говорит: «Чтобы он не подумал, что мы расисты».

– И ты уступил?

– А то! Я ж не американец какой-нибудь. А в отряде у нас сын председателя колхоза из Узбекистана по фамилии Хван был, кореец такой спесивый, а потом ничего, это он просто стеснялся, оказывается, а так нормальный пацан. А еще сын первого секретаря райкома партии из Осетии, внучка писателя деревенского с метро «Аэропорт», генеральские детки, три тоголезца, два француза, ну и я один такой. Зато самый активный. Как какое мероприятие – вот он я, Эдичка. Не, но там прикольно было, в «Артеке», – сказал Сыроед мечтательно. – Я не жалею. Кормили хорошо, кино через день показывали. И вообще всё по уму делали. Дети ходят в одной форме, едят одно и то же, и, кто твой папа, по большому счету всем по барабану. Мы потом еще с ребятами несколько лет переписывались.

– А почему ж ты шпаной тогда стал? Сейчас, гляди бы, в райкоме где-нибудь сидел, а не в Анастасьине грязь месил. Или выгнали тебя из активистов? – усмехнулся Бодуэн.

– Не, зачем? Сам ушел. Надоело. – Сыроед поискал, куда стряхнуть пепел, и, не найдя ничего подходящего, стряхнул на пол. – Сизое всё оказалось, тухлое. Нас как-то собрали и говорят: план-сетку надо утверждать.

– Кого? Авоську?

– Таблицу, дурик. Это значит, на каждый день мероприятие придумать и чтобы все дни были заполнены. Я говорю им: но ведь так же не может быть, чтобы каждый день. А они: ты напиши, парень, чего-нибудь, а проводить необязательно. Главное, галку поставить и в отчете написать. И я так тогда расстроился. Я же к ним всей душой, всерьез, а они мне туфту свою. Даже жалеть стал, что в такое скучное время живу. То ли дело раньше: дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, комсомольцы-добровольцы, пионеры-герои, целина, энтузиазм. Я им завидовал, ей-богу, жизнью мечтал пожертвовать. Рассказал однажды об этом училке по истории. А та мне: да как ты можешь так говорить, да эти герои за наше будущее жизни отдали, вот за таких как ты, а ты оскорбляешь их память, не ценишь того, что для вас делается. А я так думаю: если б они увидали, как мы тут живем, то новую революцию затеяли бы и всех нынешних коммуняк удавили бы.

Павлик хотел было возразить, но не знал как. А Сыроед и не ждал пока никаких возражений: