– «Трех мушкетеров» читал, – сказал Бокренок авторитетно.

– Не, выше бери. «Огненного ангела». Настоящий акнеист.

– Кто? Ха-ха! Пять баллов, Эдька! Akne ist!

Павлик почувствовал, как потемнели и налились яростью его глаза; еще мгновение – и он разорил бы эту комнату и ее жестоких, бессердечных обитателей, но его опередил Бодуэн.

– Ну-ка хватит ржать, недоумки! Не смешно всё это. Дальше носа своего не видят! А ты сядь и не мельтеши! Я с тобой серьезно говорить намерен, – приказал Бодуэн, словно угадав тайное желание мальчика. – Ты ведь сам не понимаешь, как тебе повезло. Ты станешь идеальным факультетским болванчиком, дружок, да-да. Тебе не надо будет лгать, лицемерить, фальшивить. Тебе не придется думать одно, а говорить другое. Ты не будешь выбирать, с кем можно быть откровенным, а с кем нет. Истуканчиком с горящими глазами станешь ты ходить на лекции по капээсэсне, выступать на комсомольских собраниях, конспектировать классиков марксизма, изучать соцреализм, и всё тебе будет по кайфу. Ты не станешь искать границы компромиссов и мучиться угрызениями совести. Тебе не придется убеждать самого себя, что ты лжешь потому, что у тебя якобы нет другого выхода. Ты не будешь опасаться, что кто-нибудь на тебя донесет, зато сам будешь радостно всех закладывать и считать, что поступаешь правильно. И даже если сейчас ты безобиден, то долго это не продлится. Они тебя натаскают, о, будь уверен! И объяснят, для чего тебя взяли. Отважный, спокойный, уверенный в себе, ты будешь ходить по этажам стекляшки и сам не заметишь, как превратишься в сучонка, которого обучили нападать на всё новое, талантливое и независимое. И все порядочные люди будут от тебя шарахаться, всякая дрянь – перед тобою заискивать, и ты будешь раздуваться и раздуваться от собственной важности, пока не лопнешь вместе со своими чирьями, а вся партийная сволочь во главе с Сущом, которая сама не знает, что ей делать и на кого надеяться, воспрянет, как старая полковая лошадь, когда тебя увидит, и воскликнет: нет, еще не всё потеряно, не зря мы поднимали красное знамя Октября!

– Может, спать будем, а? – жалобно попросил Бокренок, а Данила вздохнул и достал из-под подушки словарь, потому что знал: если Бодуэн завелся, то его уже ничем не остановить.

– И они не позволят прогнать тебя с факультета за слабую латынь и никакой старослав, а у тебя, поверь мне, не получится их выучить («Получится!» – стиснул зубы Павлик), но тебе всё это простят за твою якобы идейность, за одно то, что ты в их глазах – наследник. Да, дитя, ничто не нарушит твоего тупого целомудрия и подлого покоя, и ты выйдешь из этих стен таким же невинным, каким сюда пришел. А что еще хуже – они поставят тебя надсмотрщиком над самым покуда еще свободным факультетом, и ты его погубишь, когда радостно примешься всех несогласных с тобою гнобить и жечь на костре, как та старушка, что Яну Гусу вязанку дров в огонь подкинула. А вам, дурачье безмозглое, он этого акнеиста припомнит и в первый черед вас поганой метлой погонит.

– Ерунда, – возразил Сыроед лениво и потянулся. – Тебе, Гришка, на митингах надо подрабатывать. А ежели ты, бедняжка, нашел себе проблемку и мучаешься, то это твое личное дело.