Джин. Мы — это только мы, кроме нас, никого нет во всей вселенной, никакого бога. Похоже, все началось элементарно просто: луч солнца попал на кусок тверди, и вот они — мы. Надеяться больше не на кого. Хочешь не хочешь, всего добивайся сам. Мы сами себе хозяева.

Брат Билл. Прости, Арчи, но я давно не надеюсь хоть что-нибудь понять.

Арчи.

Я на минутку, хотел рассказать вам о жене. Она-таки вернулась к мужу. Вернулась, и никаких гвоздей. Не хлопайте слишком громко, мы в очень старом здании. Очень. Так как? Что скажете, ей, дама в шлеме? Не скрою, она малость увяла. Мясом бы ее подкормить, как в доброе старое время. Со мной не советуются, ну и ладно. Или хотя бы яичницей из пары яиц. И все же она ничего, очень даже ничего. Крутит, правда, с нашим Чарли, верно, Чарли? (Дирижеру.) Повстречала его как-то в двери-вертушке, так и крутятся с тех пор. А у меня вот пунктик появился, как вам нравится? Самый настоящий пунктик. «Ню», вот как это по-культурному будет, дорогие дамы, «ню». Да будь я проклят, на ней одежды больше, чем на мне. Вон сколько. И еще вот что. Пожалуй, нет. Ну ладно, дело не в этом. В жизни, доложу я вам, мне не раз приходилось спотыкаться. На первый взгляд ведь не подумаешь, что я был сексуальный. Нет, если честно, ведь это так, не отпирайтесь, сударыня. Сил, я думаю, у вас тоже прибавляется после этого. (Поет.) «Сладкое, вкусное ваше печенье, только с моим не выносит сравненья». А вон тип стоит сбоку, он уже на вас нацелился, или вам это приятно? Вон он стоит. Мне отсюда видно. Должно быть, налоговый инспектор. Смешная штука — жизнь. Не согласны? Очень смешная. Все равно что сосешь конфетку, только с оберткой вместе. Ну и что, в конце концов, все мы производители удобрений. А по мне, лучше кружку пива в день выпивать, честное слово. Вот вы не верите, а я правду говорю. Думаете, я так вот взял и ушел? Признавайтесь честно, хотели бы, чтоб я ушел? Взял вот так — и ушел? Я и ухожу. Что такое, вы там замерзли, что ли? Так вот, прежде чем действительно уйти, леди и джентльмены, мне бы хотелось рассказать одну небольшую историю, совсем небольшую. Это история об одном человеке, таком маленьком, обыкновенном человечке, вроде нас. Так вот, просыпается он однажды и видит, что очутился в раю. Осматривается это он и видит: рядом стоит какой-то тип. Оказалось, этот тип — святой или что-то вроде того. Во всяком случае, он из комитета по встречам. И тип ему говорит, святой то есть говорит: «Вот, говорит, ты, стало быть, в раю». «Да неужто?» — человечек отвечает. «Точно, — говорит святой. — Более того, ты себе вечное блаженство заработал». «Не может быть!» — наш говорит. «Самым определенным образом», — говорит святой. «Когда это еще будет!» — «Не слышишь разве сонмы? Все поют, все ликуют, что скажешь, сын мой?» Огляделся человечек, увидел, как сонмы земные разлетелись по вселенной. И говорит святому: «А можно мне повыше подняться, к вам, и оттуда на все поглядеть?» Святой ему в ответ: «Сделай одолжение, сын мой» — и место ему освобождает. Взобрался человечек куда показал святой и воззрился на все, что кругом творится. На всех призраков небесных и прочие штуки. «Чудо и радость вечная вокруг тебя», — говорит святой. «Значит, это все — вечность, а сам я в раю?» — «Точно так, сын мой. Что скажешь?» И вот человечек огляделся немного, а святой повторяет: «Ну, что, сын мой?» — «Что ж, — тот ему, — я часто думал, что сказать, если вдруг такое приключится. Так ничего и не придумал». Святой посмотрел на него благосклонно и снова говорит: «Ну, а сейчас что скажешь, сын мой?» — «Одно могу сказать», — ответил человечек. И такое сказал! У святого стала такая морда, будто ему съездили огромной лапой. Призраки бросили пение, ангелы скрыли свои лица, и какое-то мгновение вечности в раю не раздавалось ни звука. Святой сначала потерял дар речи, а затем обнял человечка и расцеловал. И сказал: «Я тебя полюбил, сын мой. И всегда буду любить всей душой. Я это слово мечтал услышать с тех пор, как попал сюда». Вон он, нацелился, я отсюда вижу. Ну так что, получилось у меня? Получилось.