- Скажешь тоже, - расхохоталась Маша. - Там священные слоги.
- Музыка тоже священна и доступна для посвященных, - задумчиво произнесла Рабигуль. - Нет, правда: ее же не все понимают. Классику, я имею в виду. А, например, "попса"... Разве ее повторы - не мантры?
- Гуль, не кощунствуй!
Маша снова уселась на диван, накрыв ноги пледом и протянув руки к камину.
- А как он любит. Гулька, как умеет любить...
- Вот так бы и говорила, - поддела ее Рабигуль. - А то "мантры", "связь с Богом"...
- А я так и говорю! Ты же знаешь: мужиков у меня - навалом, но такого...
- Смотри, как бы он не притащил какую-нибудь заразу из этой своей общины.
- Он сказал, что перестал жить, как прежде, со всеми подряд, горделиво похвасталась Маша. - Сказал, что у него теперь - только я и никто больше не нужен, - "Он сказал, он сказал..." А "травку" покурить тебе, случайно, не предлагал?
- Что ты! - возмутилась Маша. - Он же не хиппи! Хотя хиппи, если хочешь знать, это не длинные волосы, а особое состояние души.
Рабигуль посмотрела на нее с улыбкой:
- Состояние души, говоришь? Красиво! Чьи же это слова?
- Мои! - вызывающе ответила Маша.
- Скажешь тоже! - не поверила Рабигуль. - Ты так сроду не говорила.
- Да ладно! - засмеялась Маша. - Все мы немножко "душечки". Ой, чайник свистит!
И она умчалась на кухню. Крикнула оттуда весело:
- Пожалуйте к столу, дорогая гостья!
"Ну вот что с ней делать?" - думала Рабигуль, глядя, как светится от радости Маша, как мелькают ловкие руки, выставляя на стол все, что есть в доме. включается-выключается маленький телевизор - "Ну его, надоел!" наливается крепкий янтарный чай.
Всегда такая, когда влюблена, а влюблена, если вспомнить, почти всегда. И при этом скрипачка прекрасная, вдохновенная. Может, как раз поэтому?
- Волосы-то зачем перекрасила? - спросила Рабигуль.
- Так ему больше нравится, - вызывающе ответила Маша.
- Разноцветные? - не поверила Рабигуль. - Как у продавщицы?
- Да.
Маша внезапно обиделась. Молча налила чаю, молча села напротив. Под шелковым абажуром огнем горели ее разноцветные волосы: одна прядь - седая, другая - рыжая, третья - черная. Ах, Машка, Машка! Рабигуль отодвинула стул, встала, подошла к подруге.
- Машенька, не сердись. Но я за тебя волнуюсь... Странный он, этот твой Сапта.
- " Да он в сто раз порядочнее твоего поэта! - взорвалась Маша. - У него все честно, открыто: да, жил со всеми, как принято в их общине, да, они вместе растят детей и не знают, кто у кого отец - это их общие дети, - но возникла в его жизни я, и все для него изменилось!
- Это он так говорит, - грустно вставила свое слово в речь подруги Рабигуль.
- Да не будет он врать! - возвысила голос Маша. - Ему это просто не нужно!
- Машка, ты доверчива, как ребенок, - вздохнула Рабигуль.
- А в любви человек всегда доверчив, - призадумалась Маша. - Доверчив, как в детстве. Вот вспомни, когда ты была маленькой, возникала у тебя мысль, верить кому бы то ни было или нет? Молчишь? То-то...
Снег валил густыми, тяжелыми хлопьями, превращая в белое поле все пространство небес, застилая Москву своим покрывалом.