хунган. Ожерелье из костров и факелов освещало храм хунфорт. Мужчины уже подготовили священный пото-митан — толстый высокий столб, ведь дорога для лоа должна быть широкой. Появилась длинная череда одетых в белое девушек, хунси, они сопровождали тетушку Розу, также в белых одеждах, с церемониальным асо в руках. Люди склонялись пред ней, чтобы коснуться обруча ее юбки или позвякивающих на руках браслетов. Тетушка Роза помолодела, ведь с тех пор, как она покинула плантацию Сен-Лазар, ее сопровождала Эрцули; кроме того, она стала неутомимой и теперь могла ходить без палки, а еще сделалась невидимой для Маршоссе. Слышался призыв стоящих полукругом барабанов: там-там-там! Люди собирались кучками и говорили о том, что случилось в Лимбе, и о страданиях пленников в Ле-Капе. Букман взял слово — обратиться к главному богу, Папа Бондьё, и попросить его указать им всем дорогу к победе. «Слушайте голос свободы, поющий в наших сердцах!» — прокричал он, и ему ответил хор рабов, от которого содрогнулся остров. Так мне об этом рассказывали.

Начали переговариваться барабаны, задавая ритм церемонии. Хунси, как фламинго, закружились в танце вокруг пото-митана, то склоняясь до земли, то устремляясь вверх: шеи изогнуты, руки словно крылья, — и запели, призывая лоа, сначала Легбе, как это всегда и делается, а потом по очереди всех остальных. Мамбо, тетушка Роза, нарисовала вокруг священного столба круг, веве, рассыпая смесь из муки и золы: чтобы накормить лоа и почтить мертвых. Барабаны зазвучали еще громче, их ритм усилился, и вот уже весь лес трепетал — от самых глубоких корней до самых высоких звезд. И тогда сошел воинственный Огун, Огун-Ферале, мужественный бог оружия, воинственный, раздраженный, опасный, и Эрцули покинула тетушку Розу, чтобы уступить место богу, и бог вселился в нее. Все увидели это преображение. Тетушка Роза распрямилась, стала в два раза выше своего роста, и не осталось в ней ни хромоты, ни прожитых лет за плечами, а глаза стали пустыми. И вдруг бог в теле тетушки Розы совершает невообразимый прыжок и приземляется за три метра от того места, где она раньше стояча, возле одного из костров. Изо рта Огуна вырывается громовой рев, и он пускается в пляс, отрываясь от земли, падая и отскакивая, как мяч, со свойственной всем лоа силой, под грохот барабанов. Приближаются двое мужчин, самых смелых, — дать ему сахару и успокоить, но лоа хватает их, как тряпичных кукол, и отшвыривает далеко от себя. Он пришел передать людям послание войны, справедливости и крови. Огун берет пальцами горящий уголь, кладет его себе в рот, делает полный круг вокруг столба, изрыгая огонь, и потом выплевывает уголек, даже не обжегши губ. И тут же выхватывает из рук ближайшего к себе мужчины огромный нож, оставляет асо на земле, бросается к черному жертвенному борову, привязанному к дереву, и одним движением руки воина перерезает его горло, отделяя тяжелую голову от туловища и вымазываясь свиной кровью. К тому моменту уже многие служители стали одержимы, и лес наполнился Невидимыми, Мертвыми и Таинствами,