– Там стоит замёрзший поезд из тех, что пропали годы назад, – медленно, однозвучно рассказывал Сеггар. – Возле него повернул назад твой кощей. Раб выскочил живым, но ему никто не завидует. Мы пошли дальше.

Путила выговорил севшим голосом:

– Ты видел такое, чего не видел никто…

Сеггар неспешно кивнул. Быстро двигаться было больно.

– Мы оказались крепче раба, а может, глупей. Мы достигли места, где замёрз с дружиной славный Потыка. Там кончается мир.

За дверью поварни суетились стряпухи, приглушённо плакал мальчонка. Звал погибшую мать.

Услышав тихое потрескивание дерева, Светел грустно опустил голову. Рядом на полавочнике умирали Обидные. Ржа, как засохшая кровь, облепила единственную струну. Верхняя поличка лопнула, короб скручивало винтом. Последняя судорога ещё длилась. Надсадина всё росла. Было ясно – гусли не выправить. Светел гладил их ладонью, беспомощно, виновато. Нелюбимое дитя оказалось героем, да поздно хвалить.

– То, что мы видели, есть тайна, – по-прежнему веско и медленно ронял слова Сеггар. – Я сказал тебе, Путила, потому что давно знаю тебя. Ты здесь многое слышишь, но не болтаешь за пивом. И ещё потому, что мы воскресаем в твоём кружале, у тебя за столом. Я не знаю, вправду ли мы видели Исподний мир, как нам показалось… но там правит смерть. Если кто-нибудь услышит про звёзды, любопытство погонит на гибель не одного храбреца.

Светел понял, на что намекал Сеггар. В Торожихе полкупилища сбежалось смотреть всего лишь рисованное небо Богумила. Что же начнётся здесь, если весть о звёздах распространится? Повалит толпа, готовая платить за кров, пищу, тепло. Оборотистый харчевник быстро вымостит серебром дорожку в нужник.

Путилу, кажется, посетила та же мысль.

– Ты-то вернулся, – только и смог он произнести.

В ответ накатились неподъёмные слова-валуны:

– Нам была помощь свыше. Нас вёл солнечный пламень… золотыми крыльями ограждал.

«Это он про мою песню», – обрадовался Светел. Зародилась даже надежда, что Неуступ наконец похвалит его.

В благоговейном шёпоте Путилы прорезался ужас:

– Так ты и солнце видел?

– Да.

– Но… Звёзды же?..

– Не дай Боги никому увидеть такое солнце. – Сеггар вздохнул, шрамы резче обозначились на лице. – Наши тучи, друг мой, суть благодетельная повязка на ранах Небес. Я боюсь узреть эти раны, если тучи порвутся.

Подле Обидных гуслей сгорбилась искра славнука. Она уже и не потрескивала. Песница Прежних умолкла навсегда, насовсем. Старинное дерево не вынесло взгляда звёзд, насмерть ранившего молодую крепкую снасть. Гудебный сосуд, быть может певший на Кровавом мосту, на глазах обращался в прах. За неполные сутки дерево обветшало, как за сто лет. Жильные тетивы сломали тонкую досочку, мучительно и срамно обнажив внутреннее устройство. Так во вскроенном теле бывает видно сердце и все черева. Кончились биения звуков в гулкой прежде груди. Никогда не узнает Светел, как налаживал Весел снасть Прежних. Никогда не научится персты на эти струны правильно возлагать…

Девушка-блюдница с поклоном поднесла дымящуюся кружку. Которую счётом, неведомо. Светел приподнял голову Кочерге.