Чарльз повернулся и убежал из кухни наверх, к себе в комнату. Джун Уолтон охнула и расстроенно всплеснула руками:

– Да что это…

Тед продолжал есть. Лицо у него было мрачное, потемневшие глаза смотрели жестко.

– Этому парню, – проскрежетал он, – нужно кое-что усвоить. Наверное, нам с ним стоит немного побеседовать наедине.

Чарльз наклонился, прислушиваясь. Вроде-как-папа поднимался по лестнице, подходил все ближе и ближе.

– Чарльз! – гневно крикнул он. – Ты там?

Он не ответил. Бесшумно скользнув обратно в комнату, он закрыл дверь. Сердце у него колотилось. Вроде-как-папа уже добрался до площадки и вот-вот должен был войти в комнату.

Чарльз бросился к окну. Он был перепуган: в темном коридоре существо уже пыталось нашарить дверную ручку. Открыв окно, выбрался на крышу и с хриплым оханьем спрыгнул на цветник, разбитый у парадной двери. Задыхаясь, он сделал пару шатких шагов, а потом резко выпрямился и отбежал от света, лившегося из окна – желтого пятна в вечерней темноте.

Он нашел гараж: строение было прямо перед ним, черный квадрат на фоне неба. Часто дыша, нашарил в кармане фонарик, а потом осторожно приподнял створку дверей и скользнул внутрь.

В гараже никого не было. Машина стояла у ворот. Слева был отцовский верстак. Молотки и пилы висели на деревянных стенах. В дальней части стояли газонокосилка, грабли, лопата и мотыга. Канистра керосина. Повсюду были приколочены номерные знаки. Пол был наполовину цементный, наполовину – земляной. Огромное масляное пятно расплылось по центру, пучки травы блестели, черно и жирно, в мерцающем свете фонарика.

Сбоку от ворот стоял большой мусорный бак. На крышке бака лежали пачки влажных газет и журналов, заплесневелых и волглых. Когда Чарльз начал их сдвигать, то почувствовал исходящую густую гнилостную вонь. Паучки спрыгнули на пол и начали разбегаться. Он затоптал их и продолжил осматриваться.

Увиденное заставило его закричать, выронить фонарик и резко отпрыгнуть назад. Гараж моментально погрузился во мрак. Чарльз заставил себя нагнуться и показавшуюся вечностью секунду нашаривал в темноте среди пауков и сальных сорняков фонарик. Наконец он сумел направить луч найденного фонаря в бак, в колодец, который создал, отодвинув кипы журналов.

Вроде-как-папа запихнул его на самое дно бака. К опавшим листьям, рваному картону, гниющим обрывкам журналов и занавесок, к мусору, который его мать стаскивала с чердака, собираясь со временем сжечь. Это все еще было достаточно похоже на его отца, чтобы он понял, что именно видит. Он нашел это – и ему стало тошно. Он вцепился в край бака и зажмурился, собираясь с силами, чтобы снова посмотреть. В баке были останки его отца – его настоящего отца. Те части, которые вроде-как-папе не понадобились. Части, которые он выбросил.

Чарльз взял грабли и сунул в бак, чтобы поворошить останки. Они оказались сухими. Они потрескивали и ломались под граблями. Они были похожи на сброшенную змеиную кожу, шелушащуюся и рассыпающуюся, шуршащую при прикосновении. Пустая шкурка. Внутренности исчезли. То, что было важным. Осталось только это – хрупкая, потрескавшаяся кожа, засунутая на дно мусорного бака мятым комком. Больше ничего вроде-как-папа не оставил: остальное он сожрал. Забрал внутренности – и занял место его отца.