Надо сказать, Лиззи неплохо справилась. Поцелуйчики-обнимашки, радостные вопли. После я спросил, не расстроена ли она. «Нет, ну что ты!» И я понял, что она не понимает. Я имел в виду, что у младшей сестры уже вторая беременность, а у нее пока ни одной. Ее же обидело слово «чужую», которым Пегги походя отвергла их родство.

Шагая по парку домой, она призналась, что муж Пегги никакой не финансист. Всю жизнь его содержат родители. Я сильно смеялся, и ее это порадовало. Я воскликнул: «Вот, блин!», и она виновато хихикнула. Позволила себя поцеловать прямо посреди парка. Целовались мы долго. Одной рукой я уперся в ствол дерева, другую положил ей под затылок. Проехал поезд, земля задрожала. Мы оторвались друг от друга. Она сказала, что я могу зайти к ней, если хочу… Тонкий намек на толстые обстоятельства!

Приходить к ней было рискованно, но я подготовился к неожиданностям. Если бы при виде меня мать Лиззи заорала, тыча изуродованным артритом пальцем, и заявила, что именно я вломился в их дом, это было бы легко списать на ее психическое нездоровье, спазмы сонной артерии, снижение выработки нейротрансмиттеров. Время тоже было на моей стороне. Вечерняя спутанность сознания называется – оно меркнет, возбуждение растет.

Зря волновался. Старуха едва ли меня заметила. Сидела в жарко натопленной гостиной на уродливом кресле-кровати, уставившись в телевизор, и крутила на пальце обручальное кольцо. Лиззи приготовила ей ужин и принесла на подносе. Мы с псом смотрели, как Лиззи сует ложку в разинутый рот. Я уж решил, что вечер никогда не кончится, как вдруг она стала клевать носом. Я взял Лиззи за руку и повел наверх.

Если она и удивилась, что я знал, какую дверь пнуть коленом, то виду не подала. Комната выглядела лучше, чем в мой первый приход – одежда и книги больше не валялись как попало. Специально убралась. Знала, что я приду. Она все запланировала.

Несмотря на уродские флисовые кофты и скромное нижнее белье, Лиззи оказалась весьма пылкой, изголодавшейся, безотказной и раскрепощенной. Делала все, о чем я просил. Такого я не ожидал. Она пробуждает во мне все самое лучшее. А потом случилось невероятное. Я заснул, чего со мной вообще никогда не бывало!

Когда я проснулся, она не пожирала меня глазами, как это делает Шарлотта. Сначала я даже не понял, где она есть. Снаружи было темно. Она сидела в изголовье, поджав ноги, и читала газету. Наклонила ее так, чтобы свет лампы падал куда надо.

– Когда останешься одна, тебе ведь будет одиноко? – спросил я.

Глаз от газеты она не подняла.

– Не знаю, – помолчав, ответила она.

– Я в любой момент могу переехать к тебе, чтобы ты не скучала.

Она резко опустила газету и пристально посмотрела на меня.

– Не валяй дурака!

Я натянул одеяло.

– Я серьезно.

– Мы едва знаем друг друга!

– Неправда. – Она надела серую футболку, оттенявшую глаза. На радужке проступили золотистые крапинки, которых я раньше не замечал. Она считает себя заурядной, однако при определенном свете может быть даже красивой. – Теперь я тебя хорошо знаю.

– Ты живешь в Брайтоне.

– Перееду в Лондон.