Когда я, наконец, вхожу в дом, звонит телефон. Беру трубку, там тишина. Набираю один-пять-семь-один и узнаю, что «звонок был произведен со скрытого номера». Нажимаю отбой. За последние месяцы таких звонков было немало. Пегги говорит, что либо звонят телефонные мошенники, либо соединение срывается. Теперь не знаю, что и думать. Он проверяет, дома ли я?

Не раздеваясь, вывожу Говарда на прогулку, иду по дороге мимо тюрьмы, к ней подъехал большой фургон «Серко». Парковка возле соседнего торгового центра для садоводов и огородников практически пуста. Снова холодно, над головой нависли тучи. Мир поблек. Лучше бы я пошла в другую сторону, там хоть есть на что отвлечься глазу. Я шагаю быстрее, сворачиваю на светофоре вправо на Эрлсфилд-роуд, потом до автострады и вниз по переходу. Четверо подростков играют в мяч, гоняя его туда-сюда между бетонных стен. На другой стороне, где на Пасху проводится выставка паровозов, на скамейке под деревом расположились две женщины с колясками и стаканчиками из «Старбакса».

Едва переступаю через порог, как телефон звонит снова, будто только меня и ждал.

– Лиззи Картер? – Голос хриплый и немного дерзкий. Его обладатель явно веселился до утра и пил вино.

– Да! – От волнения на шее пульсирует вена.

– Джим Ибсен. – Он смачно затягивается сигаретой.

– Боже мой, ну конечно! – Я бессвязно бормочу слова благодарности за то, что он перезвонил.

Он несколько раз говорит «не за что». Понимаю, что нужно перейти к делу и выслушать его, а сама мечусь по кухне, тщетно пытаясь подобрать слова.

Наконец Джим Ибсен перебивает и говорит:

– Сожалею о вашей утрате. Я слышал про смерть Зака…

– Вас не было на похоронах. Мало кто пришел, и это понятно, учитывая обстоятельства… Я вас совсем не знаю, как и многих других друзей Зака.

– Долго были женаты?

– Два года. Почти. Не очень долго, верно? Я так мало успела узнать о нем и…

– Да уж. Мы с Заком вроде как потеряли друг друга из виду.

– Ясно. – Я настроилась на получение ключа к разгадке или на откровенность, но голос в трубке звучит равнодушно. Тупик. Джим Ибсен ничего не знает. – Понятно.

Еще одна пауза.

– Хорошо хоть с вами обращался?

– Да, – отвечаю я и сажусь за стол. – По-своему. Да, конечно.

– Ну, рад за вас. Зак Хопкинс. Зарыл свой талант в землю. Он еще выставлялся?

Его тон мне не нравится, в нем чувствуется издевка, и в порыве преданности я восклицаю:

– Да! Вообще-то дела у него шли отлично. Я уверена, что он стоял на пороге большого прорыва! Если бы не авария…

Ибсен смеется:

– Зак всегда стоял на пороге большого прорыва. Не поймите меня превратно. Талант у него был. Однако порой приходится идти на компромиссы, а он этого не хотел. У нас с ним наметилось выгодное дельце: отливать гипсовые слепки детских ручек и ножек для молодых семеек в Брайтоне и Хоуве. Приносило неплохой доход, но Зак возомнил себя выше этого. Если он надеялся заработать на жизнь своими крошечными темными картинками – ради бога! Не всем же витать в облаках, кто-то должен жить и в реальном мире!

– Эксетерский арт-дилер взял несколько его работ, – возражаю я. – Они с Заком готовили персональную выставку!