Зарегистрировавшись, нахожу ее в холле за просмотром реалити-шоу «Судья Джуди». Как всегда, сердце сжимается от любви и чувства вины. Она сидит рядом с мужчиной с болезнью Паркинсона, которого персонал называет ее «бойфрендом». Фил спит с полуоткрытым ртом. Голова мамы покоится на спинке кресла, глаза слезятся, кожа на скулах сухая и натянутая. Она заметно похудела, и я с тревогой отмечаю, что ноги опухли сильнее, чем перед выходными.

Я привезла ее любимые ириски со вкусом шоколадных эклеров. Кладу коробку ей на колени.

– Как ты, мама? – спрашиваю я, целуя ее в макушку.

– Тот мужчина, – заявляет мама, сбивая на пол ириски тыльной стороной ладони, – забрал все мои деньги.

Я поднимаю конфеты и аккуратно кладу их на соседнее кресло.

– В «Судье Джуди»?

– Тут! – говорит она. – Ну, тот, что живет в ванной. Пришел ко мне в комнату, притворялся милым.

– Когда? – спрашиваю я. – Какой мужчина? Когда он был в ванной?

– Все они одинаковые! – тоненьким голоском поет мама. – Шлюхи!

Я, недоумевая, смотрю на нее.

– Хватит-хватит! – вмешивается медсестра Анжи, разбирающая лекарства Фила неподалеку. – Следи за языком, Лин!

Хотя здешние сиделки считают маму грубой и капризной, она вовсе не такая. До болезни Альцгеймера она никогда не выражалась подобным образом. Была сильной и способной на многое. Овдовела в двадцать восемь лет, оставшись с двумя детьми младше шести, устроилась буфетчицей в школьную столовую, потом секретарем, ведущим прием посетителей у семейного врача. Научилась печатать и по вечерам брала на дом работу у бывшего коллеги мужа. Она хотела дать нам с сестрой самое лучшее. Как она гордилась Пегги, которая получила университетский диплом и нашла богатого мужа!.. Бедная мамочка! Всегда я ее подвожу. Даже сейчас.

Смотрю на зимний сад. В центре стоит абстрактная статуя из бетона, окруженная сухой декоративной травой. Спрятаться негде. Из приемной доносятся голоса. Женщину на инвалидном кресле везут по пандусу к машине. Медбрат придерживает открытую дверь. В регистратуре постоянно кто-то есть. Посторонний ни за что не пройдет незамеченным.

Убеждаю маму встать, веду ее в ванную мыть голову. Включаю кран, чтобы она привыкла к звуку льющейся воды, иначе может испугаться. Ставлю возле раковины стул, она отклоняется назад и зажмуривается. Я осторожно мою волосы, промокаю глаза и лицо полотенцем, иначе будет раздражение. Кожа на голове сухая как пергамент. Мама не говорит ничего, но и не жалуется.

Отвожу ее в комнату, сажаю на край кровати и расчесываю влажные волосы гребнем. Расспрашиваю ее про детство в Кенте. Это она любит. Воспоминания ее успокаивают. Она рассказывает про яблони в дальнем конце сада, я тем временем наполняю водой кувшин, поливаю цветы и навожу порядок. Пытаюсь понять, все ли на своих местах. Снова захожу в ванную, заглядываю под раковину и за ванну. Вроде бы все, как и было. В спальне на фотографиях пыль, следов пальцев нет. Вытираю их тряпочкой. Сначала фото отца, сделанное на пляже в Девоне. Мне кажется, что я помню те каникулы, вкус соли и мороженого на губах, папину улыбку, его колючую бороду, однако я себя обманываю. Это ложное воспоминание, навеянное фотографией. Рядом стоит свадебный портрет Пегги и Роба, потом мы с Пегги в детстве в одинаковых платьях. В углу маленький снимок Зака. Это я его туда воткнула. Он выпадает из рамки, когда я стираю пыль, и я его рассматриваю. Загорелый смеющийся мужчина, волосы развеваются на ветру. Мы только что бегали наперегонки по берегу. Он мне поддался. После того, как был сделан снимок, мы пускали по воде блинчики и бросали собаке палку. Закатали джинсы до колен и бродили по воде. Он снял футболку и вытер мои ноги.