– Бесы тебя крутят, Богдан, а ты этого и не видишь, – спокойно проговорила она.
В тот самый момент и раздался хруст о стену. То Вайдин хлопец, ухватив одной рукой девочку за ножки, размахнулся и ударил ту головой о стену.
– Стася! Стася, дочечка! – закричала Наталья, но захлебнулась, получив удар вилами в живот.
Упала девочка на пол. Жизнь затухла в ее глазах так быстро, как, наверное, гаснет она в тех, кто пожил совсем недолго.
– Будь со мною, Леська, – дрожа голосом, проговорил Богдан. – Принесем себя в жертву Украине.
– Я лучше с бесами буду, – вымолвив эти слова, Леська вздыбилась на полу и завопила криком таким страшным, каким не оглашались еще Карпаты. Задрожали от него осколки стекол. И мертвого мог он воскресить. И душу вытянуть из живого. И Панаску пробудить от его лежачего беспамятства.
– Дай ей, щоб заткнулася! – заорал Петро. – Нет сил слухати!
Тем временем маленький Василий Вороновский, сидя на полу, видел, как Леська одного за другим глотает в крике бесов – Вира, Зоряна, Лада, Найдена, Оря, Руса и Уса. Царко погрузился в нее последним. Вскочила Леська на ноги, и теперь десятеро не смогли б ее удержать, потому что силища в ней была нечеловеческая, на восемь помноженная. Хапнула мертвую девочку с пола. В два прыжка оказалась у двери, распахнула ее. Тут и Панас, подхватив Василия, был таков.
Понеслась Леська по полю, прижимая маленькую покойницу к груди, дико воя, кровавые космы хлестали ее по щекам. Бежала Леська к лесу, оставляя в деревенской хате резунов доделывать свое страшное дело. И неслось за ней воронье.
Священники подобрались, выходя из потной спячки, в которой не забывали крепко держать пленницу за руки. Взвизгнула та, закричала, и в крике своем почти не уступала она Леське.
– Я не могу больше этого видеть! – мотала она головой, а из до предела открытых ее глаз обильные слезы текли в рот. – Я не можу бильше цього бачити!
Рябь пошла по воде. Нарушились видения, разорвался туман, скрывая в своих полосах дикую Леську, мчавшуюся вперед по белому снегу, только что переродившуюся в ведьму и принявшую в себя бесов.
– Ты видишь, от чего она Карпаты спасла, принеся себя в жертву? Хотела ты, Леська, взять на себя бесов?
– Не, – мотнула головой ведьма.
– Ты Оленьку убила! – крикнула Стася Леське. – Я не хочу быть такой, как ты!
– То не я Оленьку убила, – скрипуче возразила Леська. – Я только воспользовалась ее смертью. Убила себя Оленька сама – пожеланием смерти другому. Она мне бумажку принесла, на нем два имени записала – твое и Василия, сына Марички. Свечки вам в церкви за упокой поставила. А Бог все видит. Бог карает.
Леська затряслась от смеха. Василий же притопнул от нетерпения больной ногой, но тут же взвыл и согнулся от боли.
– Чему смеешься, ведьма? – рявкнул он, занося над Леськой крест.
– Легко мне, Василий. А тяжко было долго. Не держу я их больше, – отвечала Леська. – А девочку ту, Стасю, я похоронила и оплакала, как родную дочку, – заговорила она послабевшим голосом. – Веревочку с ее шеи сняла. Потом она мне сгодилась – твоей сестре Дарке ее передала, а она – портнихе, которая Светланке платье свадебное шила. Веревочка та убила Светланку. А приворот до пана Степана твоя сестра ей еще раньше заказала. Говорила я Вайде – не будет счастья ни детям его, ни внукам. А чулки той девочки я тоже сберегла. Знала – пригодятся. И когда тебя от смерти спасала, надела их на тебя, чтобы смерть тебя с той девочкой попутала, и дважды за одной и той же не приходила.