– Мы с мамой остались одни, – тихо сказала Катя.

Он молча кивнул и погладил ее по руке.

Про мать говорила скупо и коротко. Оказалось, что Валентина не работает по болезни, полгода назад перенесла операцию, ничего плохого, но все равно тяжело. Полгода живет на даче, гуляет, копается в огороде, сажает цветы, и ей там хорошо и спокойно.

Он удивился:

– Валентина и дача? Огород и цветы? – Даже присвистнул от удивления: – Ничего себе, а?

Впрочем, с возрастом люди меняются.

Усиленно предлагал Кате десерт, но та оказалась – давно отвыкла от сладостей, не понимает их вкуса, ну и вдобавок нельзя. Он, сластена, даже расстроился:

– Ну хоть иногда? Как же лишать себя удовольствия?

Потом понял, что дочь нервничает и исподтишка поглядывает на часы. В конце концов она извинилась и вышла позвонить.

Все понятно, секреты.

– Торопишься? – спросил он, когда она вернулась.

– Да нет, не то чтобы, – тихо сказала она и, решившись, добавила: – Я маме звонила. Так вот, она приглашает вас на дачу. Ну, в смысле, нас, нас обоих.

Свиридов посмотрел на дочь: выглядела она растерянной, смущенной. На минуту он задумался – а что, в конце концов? Какие такие у него дела? Главное дело – повидаться с дочерью. Но как он может ей отказать? А дела свои, делишки, он сделать успеет. В конце концов, обратный билет через семь дней. Главное – Катя, и он не может обидеть ее отказом. И Валентину не может, не заслужила она.

– Конечно, – заторопился он. – Прямо сейчас? Да, да, разумеется! Сейчас только расплатимся. Обождешь меня на улице?

Он видел, как дочь облегченно выдохнула, порозовела от радости и полезла в сумочку за телефоном. Все понятно: звонит Валентине. Ну и отлично.

Свиридов подозвал официанта, попросил побыстрее собрать коробку с собой: несколько закусок на его усмотрение, три разных горячих, два-три десерта и обязательно их собственный хлеб, дивные булочки с разными добавками, ну просто Франция, честное слово. И непременно бутылку хорошего французского коньяка. А главное – побыстрее!

Когда он вышел на улицу, оживленная Катя заканчивала разговор. Минут через пятнадцать выскочил официант и вручил ему огромный, тяжеленный пакет.

Катя наблюдала за этим с недоумением.

Несмотря на ее протесты, взяли такси – гулять так гулять. Да и тащиться на электричке совсем не хотелось. В такси он уснул, да и Катя, кажется, прикорнула. Ехали долго, пробки, пробки – даже пожалел, что не отправились на электричке. Проснувшись, Свиридов принялся с интересом смотреть в окно. И город, и ближнее Подмосковье изменились до неузнаваемости – высотки и коттеджи, кованые, серьезные заборы, шикарные машины. А после пятидесятого километра все стало знакомым, привычным – довольно редко встречались новые крепкие дома, а привычных избушек, сереньких, покосившихся, было навалом. Маленькие сельские магазинчики, принаряженные дешевым сайдингом.

Это была знакомая Россия, прежняя, привычная. Плотно стоявшие вдоль шоссе леса, темно-зеленые хвойные и пожелтевшие лиственные, успокаивали и радовали глаз. Среднерусскую, ласкающую глаз природу он по-прежнему очень любил.